К докладу Максим готовился тщательно. Проштудировал всю рекомендованную Стоговым литературу, перерыл фонды музея и открыл для себя картину поистине удивительную. Оказывается, предком лошади, жившим более шестидесяти миллионов лет назад, был некий эогиппус, животное величиной с кошку с короткими трехпалыми ногами и плоской мордой. На лошадь оно походило не больше, чем моська на Слона. Но, поместив между этим эогиппусом и современной лошадью все известные палеонтологам промежуточные формы, Максим получил как бы сплошную лесенку, каждая ступень которой отличалась от соседней лишь самыми незначительными деталями.
Тогда и возникла мысль построить такую же лесенку для человека. В памяти, правда, были еще свежи беседы с Крайновым. Но, может быть, тот просто не знал всех достижений палеонтологии? Уж если для лошади получены столь поразительные данные, то какой материал, должно быть, накоплен по филогении человека. С неделю Максим не вылезал из библиотеки, прочел все, что смог найти по вопросу о наших предках. Потом поделился своими мыслями с Михаилом. Но тот сразу умерил его пыл:
— С человеком хуже. Слишком мало ископаемых остатков. И вообще, строго говоря, это уже сфера деятельности не палеонтологов. А ты вот что… Есть тут один парень с отделения бионики, Антон Платов. Так он уж сколько лет этим вопросом занимается. Только… Как бы это тебе сказать?
— А что?
— Да больно он того… Нигилист какой-то. Ни авторитетов для него не существует, ни общепринятых представлений. Все надо самому проверить, пощупать. Все известные теории готов вверх ногами перевернуть. А уж спорить с ним… Лучше не связывайся. Но в общем — голова!
— Он что же, филогению человека построил?
— Не то чтобы построил. Не так это просто — нашу родословную раскопать. Но во всем, что касается антропогенеза, у нас тут, пожалуй, никто с ним не потягается. Сам Стогов его в аспирантуру звал. Только теперь они, как кошка с собакой. Из-за астия.
— Из-за астия?!
— Нуда. Он, понимаешь, выступил у нас в кружке. И заявил, что по имеющимся у него представлениям — как это тебе нравится: «по имеющимся у него представлениям»? — человек жил еще в астийское время. И не где-нибудь, а у нас, в Сибири.
— Так это здорово, Мишка, просто здорово! — обрадованно закричал Максим.
— Стой ты — здорово! Здоровее некуда. Стогов его, понятно, к стенке: какие, дескать, у тебя доказательства? А он свое: а какие, говорит, доказательства, что в астийское время людей не было? Ну, дальше — больше. Такая перепалка началась, только держись!
— Слушай, Михаил, познакомь меня с ним.
— Хоть сейчас. Это над нами, на пятом этаже. Пойдем!
Друзья вышли на лестницу.
— Миша, а ты не знаешь, что за растительность была в астийское время? — спросил Максим. — Не росли тогда цветы, меняющие окраску?
— Как — меняющие окраску?
— Ну, скажем, с зеленой на красную, синюю и обратно.
— Что за фантазия пришла тебе в голову? Таких цветов не было нигде и никогда.
— Были, я знаю! — возразил Максим с жаром.
— Ты что, видел их?
— Видел, Мишка, видел! Также точно, как вот… — он вдруг остановился и замолчал на полуслове. Сверху, навстречу им спускалась по лестнице… она, та самая таинственная незнакомка, с которой он встретился на озере, из рук которой получил диковинный цветок.
Это было настолько невероятно, что Максим дважды протер глаза, чтобы удостовериться в своей ошибке. Но девушка подходила все ближе, ближе… И у него не осталось никаких сомнений: перед ним снова была астийская Нефертити — те же огромные искристо-зеленые глаза, тот же стремительный разлет бровей, строгая линия носа, те же волосы цвета меди, правда, собранные теперь в две толстые косы. Максим почувствовал, как все у него похолодело от волнения. Что это, снова галлюцинация? Он быстро взглянул на Михаила. Но тот как ни в чем не бывало отступил на полшага, давая дорогу девушке, и даже поздоровался с ней, поспешно одернув свой щегольской пиджак. Она тоже кивнула ему, просто, как давнему знакомому, не обратив ни малейшего внимания на Максима. А он прижался к перилам да так и застыл без движения.
— Ты чего это, как рыба в садке? — удивился Михаил, когда девушка скрылась из вида.
— Так это же… Ты знаешь, кто это?
— Еще бы не знать! Ларочка Эри, профессорская дочка.
— Как — профессорская дочка?
— Очень просто. Дочь Эдуарда Павловича, того самого, что вам математику читает.
— Не может быть!
— Почему не может быть? Она уже второй год у нас на радиотехническом. Первая красавица, можно сказать, в институте. Только… Слишком много туману вокруг нее.