А через три месяца пришло письмо, в котором меня обвиняли в шарлатанстве, научной недобросовестности и тому подобных грехах. Это не помешало, впрочем, вежливым учёным любезно уведомить меня, что оба зуба, «к сожалению, утеряны». Вот почему я так болезненно реагировал на твои находки в Вормалее и посоветовал никому не говорить о них до поры до времени.
Ты был еще слишком молод и неопытен. Я же ни в чем не мог тебе помочь. Теперь ты взрослый, по-видимому, горный инженер, и сможешь найти факты уникальнейшей ценности. Но! Никаких ссылок на то, что уже потеряно. Только новые факты, как можно больше фактов. Успехов тебе, мой юный друг, мой милый родной мальчик.
Крайнов».
Максим в раздумье свернул листок, сунул письмо в конверт. Антон схватил его за руку.
— Ты обещал показать!
— Да-да, читай, — он положил письмо перед Антоном.
Тот прочёл залпом:
— Н-да… Хватило сегодня эмоций для твоей многострадальной души. Но жизнь продолжается, Максим! Это такая новость! Такая новость, о какой я не мог и мечтать! Зубы человека в слоях Сибирского астия! Едем, друг. Сегодня же! Сейчас!
— Куда?
— Сначала ко мне, потом в Вормалей. Других путей у нас теперь ие будет. Надо использовать еще это лето. Считай, что ты уже мой аспирант.
— Но я еще не все сказал, Антон. Почему, как ты думаешь, исчезли эти зубы, пропала шестерня, сгорел алмаз?
— Да мало ли… Этого теперь не узнать.
— В том-то и дело, что я знаю… кое-что.
— Знаешь, от чего сгорел бриллиант?!
— Я не могу сказать точно, отчего сгорел алмаз. Но существует какая-то определенная связь между ним и еще одним… человеком. Дело в том, что на одной грани алмаза был вырезам цветок. И этот цветок, вернее, точно такой цветок, я дважды держал в руках.
— Ничего не понимаю.
— Я сам еще многого не могу понять. Все началось давно. Лет, наверное, пятнадцать назад. В один из таких же вот летних дней, точнее, ранним утром…
И Максим рассказал все, начиная со спасения таинственной незнакомки, кончая неожиданным вмешательством каких-то грозных сил в драку на вормалеевской дороге.
— Что самое интересное, — закончил он, — пиджак и рубаха, как оказалось, действительно были прорезаны насквозь и испачканы кровью, на теле же — ни одной царапины.
— Так-так… — Антон недоверчиво покачал головой. — И всё это, думаешь, тоже не обошлось без той русалки?
— Я уверен в этом. Иначе нет никаких объяснений…
— Ну, если исходить из таких «доводов», можно доказать что угодно.
— Потому я и не пытаюсь ничего доказывать. Ведь то, что, очнувшись в ту ночь, я ощутил запах астийского эдельвейса, — тоже не бог знает какой «довод». По крайней мере, для тебя.
— Нет, это уже кое-что. Но ты сказал, дважды держал в руках мифический эдельвейс. А судя по твоему рассказу…
— Вот сейчас я и хотел перейти к этой второй истории с цветком. В тот день должна была состояться помолвка у нас с Мариной. Ей самой я еще ничего не говорил. А мать, которой стало совсем уж плохо, добилась-таки от меня обещания сделать предложение. Было это в какой-то праздник. Вечером мы с Мариной собирались в клуб. Потом к нам должны были прийти ее родные, кое-кто из знакомых. Словом, всё было решено. А на душе у меня — «Последний день Помпеи». Места себе с утра не находил. И потянуло меня за каким-то чертом на озеро.
Там, понятно, не было ни души. Дело было глухой осенью. День стоял холодный, с ветерком. Лес вздыхал, как старухи на поминках. А с неба сыпалась такая мерзость, что хоть закрой глаза и вой! Сел я под кедром на мокрую корягу и задумался. Очень не хотелось связывать свою жизнь с Мариной, и не мог я отделаться от мысли, что обязан это сделать. Не потому, что наши отношения зашли слишком уж далеко. Просто жалко её было. С детства дружили. А в последнее время она особенно привязалась ко мне. Да и мать почему-то очень хотела этого.
Словом, сижу так, думаю и слышу вдруг, будто музыка прорывается сквозь ветер. Такая точно музыка, как тогда, на Лысой гриве. Тут уж совсем мне невмоготу стало. Глянул я на озеро и глазам не верю — неподалеку от обрыва, в том самом месте, где вытащил я когда-то свою незнакомку, вынырнул из воды астийский эдельвейс. Гонит его ветер к берегу, вертит во все стороны, и то красным огнем он вспыхнет, то фиолетовым.