Как знакома была Максиму эта тишина ночного леса. Он любил ее с детства, она помогала ему всегда, ей, только ей, мог доверить свои мысли. И он, как в годы далекой юности, шагнул прямиком в лес. Деревья сомкнулись за ним. Тайга приняла его в свои пахучие объятия.
Он шел, не выбирая направления, не зная, куда и зачем идет, и мысли скакали, как падающие с кручи комья земли: метеорит… оползень… Нефертити… Субботин, его будущий начальник… Дом, жена, сын Славик… Максим сбавил шаг.
Славка, сынок!.. При мысли о нём сердце сжалось от нежности и боли. Он любил его, как можно любить только сына. В памяти всплыл день, когда он увидел его в первый раз, через окно роддома. Маленький, красный, сморщенный комочек, — а сердце так и рванулось к нему, слабому, неподвижному, беззащитному. И ещё — Славику не было и трёх лет, когда Максим, неся его на руках из яслей, поскользнулся на мокром льду. Малыш в кровь ободрал нос и щеку и тоненько плакал в своей кроватке, сотрясаясь всем крохотным тельцем. Максим клял себя, как только мог, за эту неосторожность, когда услышал сдавленный голос сына: «Мама, ты ругала папу за то, что он уронил меня?» «Ругала, сынок, ругала, — поспешно ответила Марина, — и ещё отругаю». «Не надо, мама, не надо! — всхлипнул Славик — Он же нечаянно. Он и сам упал».
Можно ли было без волнения вспоминать все это?
Сын! К нему он помчался бы хоть сейчас, бросив все на свете, Но дома была еще и Марина, совершенно чужой, совершенно случайный в его жизни человек. Он только сегодня получил от неё письмо, в котором Марина писала: «…Один надежный человек сказал, что вы там ещё в позапрошлом году раскопали клад Малея. И мне ни брошечки! Хорош муженёк! Ведь это надо — богатство в руки лезло, а он его кошке под хвост! Уж этого я тебе не прощу! И Славке скажу: «Вот он какой, твой отец!»
Это было страшнее всего — ее влияние на сына. Как уберечь его от этой скверны? Как вообще наладить семейную жизнь? До сих пор он старался просто возможно меньше бывать дома. Но это не выход. Сын растет, становится человеком. Он должен помочь ему стать настоящим человеком.
Ничего хорошего не ждет его и в институте. Там тоже не обойдется теперь без осложнений. Тот же Субботин не упустит случая отыграться за откровенное пренебрежение, с каким относился к нему Максим. А мало ли в филиале таких субботиных. До сих пор Максима спасала от них широкая спина Антона. Теперь придется стоять за себя самому.
Но самым страшным ударом был приказ свернуть работы в Вормалее. Ясно, что он не выберется сюда и в следующие годы. Кто станет субсидировать экспедицию со столь сомнительными целями? Только авторитет Антона и его положение в институте позволяли до сих пор проводить эти дорогостоящие работы. А это значит отказаться от того, что стало целью всей жизни, в чем он поклялся памятью Крайнова, что просто не мог бросить после всего, что узнал от Тани.
Впрочем, осталась еще одна возможность. Одна-единственная. Он давно приберегал ее на самый крайний случай. Кажется, такой случай наступил…
Но что это, огни? Лес расступился. Из темноты выступили дома, заборы. Вормалей! И знакомое крыльцо с балясиной. Так вот куда вынесли его усталые ноги!
Он перевел дыхание, огляделся. Все здание больницы тонуло в ночном мраке. Но одно окно светилось. Ее окно. Там слышалась даже музыка. И легкая тень мелькала за занавеской. Зайти или не зайти? Но ведь поздно. Однако так хотелось выговориться, увидеть хоть сочувствующий взгляд.
А окно может погаснуть каждую минуту. Тогда нельзя будет и постучаться.
Он подошел к крыльцу. Подумал. Отошел опять.
Но окно вот-вот погаснет! Что тогда? Разве мог он уйти, не повидав ее! Он прыгнул на завалинку и осторожно стукнул в стекло. Тень метнулась к окну. Занавеска чуть приподнялась. Удивленное, испуганное лицо Тани прильнуло к стеклу и тут же вспыхнуло радостью:
— Максим! Я сейчас…
Торопливый щелчок ключа, быстрые шаги в сенцах, короткий стук щеколды, — и тонкий силуэт Тани показался в полосе света. Максим шагнул к ней:
— Простите, что в такой поздний час…
— Входите, входите! Я словно чувствовала…
Он вошел в знакомую комнату. Здесь все было прежним. Не было видно лишь мольберта, вместо него стояла тумбочка с телевизором. Таня поспешно выключила приемник:
— Вы прямо из тайги? Голодны?
— Нет, спасибо, я ненадолго. Не совсем приятные новости. Приказано возвращаться в институт.
— Как в институт? Вы только что приехали!
— Я сам до сих пор не могу опомниться, — Максим устало опустился на стул.
— Я все-таки приготовлю покушать.
— Ну что же, пожалуй. Мне все равно надо написать небольшое письмо. Дайте лист бумаги, Таня.