— Вот здесь, на столе, найдете все, — она вышла за дверь.
Максим пересел к столу на диван. Да, это последняя возможность. Больше откладывать нельзя. Если ничего не даст озеро, то Зуб Шайтана… В случае неудачи Таня и перешлет письмо Антону.
Он запечатал конверт, надписал адрес. Таня вернулась в комнату. Он протянул ей пакет:
— Таня, завтра я уйду в тайгу. Дней на семь-десять. Мне нужно проделать один опыт. Он может кончиться… плохо. И если через десять дней я не вернусь сюда, к вам, вы отошлете это письмо.
Глаза девушки наполнились страхом:
— Это очень опасно, Максим?
— Это надо, Таня. Иначе пропадет труд многих лет. Я не могу уехать без этого опыта.
— Он связан с ней?
— Да.
— И вы пришли взглянуть на рисунок?
— Я пришел к вам, Танюша.
— Ко мне?.. — она вспыхнула, зарделась до кончиков ушей. — Вам плохо, Максим?
— Да не хорошо. Я шел вот сейчас, думал…
— Говорите, говорите! — она села на стул против него, как школьница, даже ладошки положила на колени.
И снова мысли, тяжелые, как комья мокрой глины, запрыгали, цепляясь друг за друга, с трудом вмещаясь в слова и фразы. Таня слушала, не произнося ни звука. И лишь тогда, когда он замолчал, тихо сказала:
— Боже, почему все хорошие люди так несчастны!
— Хорошие люди… А где он, критерий того, что хорошо, что плохо? Почему вы думаете, что если я не такой, как другие, то я лучше их? А они, эти другие, считают плохим меня и, может быть, вас. И все мы люди. Кто рассудит нас?
На земле нет более высокого судьи, чем человек. Но вы знаете, как различны люди. И каждый считает правым себя. Много ли вы видели ханжей, пошляков, грубиянов, невежд и просто отъявленных негодяев, которые сказали бы: да, мы плохи? Нет, они не скажут этого. Больше того, они сами претендуют на роль судей. И чаще, чем кто-либо другой. Между прочим потому, что по злой иронии судьбы нередко занимают так называемые «руководящие посты», создают «общественное мнение». Вы думаете, среди них, этих «судей», мало найдется таких, которые завтра же предадут анафеме нас с вами только за то, что я пришел к вам в этот час?
— За то, что вы пришли ко мне? Но почему? Что в этом плохого? Ведь вы для меня… Я люблю вас, Максим, — она пересела на диван, протянула к нему руки. — Я так ждала вас! Я готова на что угодно, лишь бы помочь вам. Хоть в чём-нибудь…
Он осторожно погладил её по голове:
— Спасибо, Танюша. Я… пойду. А через десять дней…
— Нет! Нет, Максим! Вы не уйдете, — ее маленькая горячая ладонь легла ему на лоб, пальцы разгладили глубокие морщины.
— Не надо, Таня…
Она опустила руки, сжалась, как от удара:
— Боитесь «анафемы»?
— Нет, — твердо ответил Максим, — Но я не имею права на… это. Вы достойны самой большой, нераздельной любви. А я… Вы же знаете, что я всю жизнь гоняюсь за своими миражами.
— Я знаю это, — тихо прошептала Таня — Знаю… Но я люблю вас. И этот вечер, как бы он ни кончился, будет самым счастливым в моей жизни. — Руки Тани снова легли ему на плечи, губы коснулись рассыпавшихся волос, и он почувствовал сквозь тонкий шелк блузки, как бьётся ее сердце..
9.
Было далеко за полдень, когда Максим поднялся на гребень Лысой гривы, и перед ним открылся знакомый амфитеатр гигантской котловины Он был все тем же, как много лет назад. Видно, здесь оказались безвластны любые силы. Но как неприветливо встретило его на этот раз лесное озеро!
День выдался холодным, непогожим. Сырой пронизывающий ветер метался по голым скалам. Черные тучи неслись над самой головой. Длинные космы тумана, подобно щупальцам исполинского спрута, сползали вниз к самому озеру, которое казалось сейчас зияющим провалом. Как непохоже это было на ту феерию красок, какая осталась в памяти.
Максима от первого посещения Лисой гривы! А что ждет его там, внизу? Да и успеет ли он спуститься до грозы?
Но спуск прошел без всяких происшествий, он еще засветло выбрался на широкую полосу знакомого пляжа.
Зато озеро выглядело здесь еще мрачнее и суровее. Точно циклопический щит вороненой стали, лежало оно в своих неестественно белых берегах — холодное, пугающе неподвижное А тучи, кажется, уже сомкнулись с бортами котловины, стали фиолетово-сизыми, нависли клубящейся громадой.
Максим поспешил соорудить шалаш, натаскал в него побольше хвои, заготовил дров, потом достал магнитофон, кинокамеру, разложил так, чтобы все было ночью под рукой, и только после этого, не разводя пока костра, наскоро поужинал.
Меж тем стемнело. Сразу. Без всяких сумерек. Будто все тучи скатились в котловину, заполнив ее до самого верха.