И вместе с тем он все больше проникался убеждением, что эти силы направляются не волей Нефертити, что они враждебны ей самой, и помочь ей здесь, на Земле, может только он, Максим.
Вот почему пришел он сегодня к Зубу Шайтана. Здесь, только здесь мог он в последний раз попытаться вызвать ее на разговор. Или хотя бы сфотографировать кольца, взять небольшую крупицу их для анализа, может быть, записать на магнитофон звуки, передающиеся по необычной линии.
В этом был, конечно, большой риск. Силы, противодействовавшие им до сих пор, могли вмешаться и на этот раз.
И здесь, на отвесной скале, это было особенно опасно. Но иного выхода не было. Он просто не мог уехать из Отрадного, не предприняв этой последней попытки.
И вот он снова перед каменной громадой, выдающейся в небо. Позади — десяток километров подъема по лесистому склону сопки, короткий разговор с Силкиным. Впереди— лишь неизвестность. Одно он знал твердо: путь отсюда лежит только через вершину Зуба Шайтана.
Итак за дело. Немного передохнув, Максим проверил фотоаппарат, магнитофон, все уложил в рюкзак вместе с молотком, напильником, связкой веревок, снял лишнюю одежду, разулся до носков, в последний раз оглядел путь к вершине.
Пора! Веревка с грузом с первой попытки запуталась в выступе гребня. Удачное начало. Всего несколько минут понадобилось, чтобы подтянуться к этому нижнему выступу. Теперь вверх по гребню! Это тоже не составило большого труда. Через полчаса он добрался уже до перегиба склона, где можно было передохнуть, выбрал место поровнее и, не снимая рюкзака, пристроился в тени, под глыбой. День был жарким, безветренным. Голова кружилась от усталости.
Тяжелый поход к озеру вымотал его вконец. Стоило ли дальше рисковать? Но все кругом дышало такой тишиной и покоем, что просто не верилось в возможность какой-то неприятности. Будь что будет! Максим поправил рюкзак и снова полез вверх. Но теперь подъем был особенно труден.
Гребень еле лепился на почти отвесном склоне. Приходилось ощупывать каждую глыбу, каждый камень. Тяжелый рюкзак тянул вниз. Пот слепил глаза. Максим то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание. Однако склон становился все круче и опаснее. Глыбы кварцита здесь сильно потрескались, кое-где еле держались на месте, обрушиваясь при каждом неверном движении. А впереди была еще голая стена!
Но вот и она. Наконец-то! Максим примостился на верхнем конце гребня и глянул вверх. Стена уходила прямо в небо. Нет, с рюкзаком здесь не подняться! Придется оставить его под стеной, взобраться сначала налегке и, укрепив на вершине веревку, спуститься за вещами. И как он вскарабкался прошлый раз на такую крутизну? Помнится, где-то здесь была небольшая выбоинка и трещина над ней.
Да, вот они.
Ну, вперед! Максим уцепился руками за трещину и подтянулся вверх. Хорошо, что он полез босиком. С выбоины можно перебраться к нижней расселине. Потом сюда, на этот выступ. А дальше? Неужели тянуться к той трещине?
Нет, за нее не ухватиться. Ни за что! Правая рука уже задеревенела. Лучше левее, там трещина шире. Только дать отдых руке. Так… Теперь сюда… А ногу? Куда поставить ногу? Вот тут вроде держит?.. Нет, осыпается, скользит.
Проклятье! А если вот так? Держит! Теперь ухватиться за карниз. Только бы не сорвалась нога. Только бы не сорвалась!..
Э-эх, не получилось! Карниз не выдержал тяжести Максима, и он сполз обратно к гребню. К счастью, удачно, лишь сильно оцарапал обе руки. Но что это, что?! Большая глыба кварцита, о которую он уперся ногами, вдруг сильно покачнулась, сдвинулась с места и с грохотом покатилась вниз, увлекая за собой всю верхнюю часть гребня. Максим еле удержался на крохотном уступе, вцепившись руками в трещину над головой, и в тот же миг услышал… плач. Да, плач! Кто-то определенно всхлипывал у него за спиной.
Максим попытался оглянуться назад. И тут сквозь грохот обвала:
— Не надо! Не поднимайтесь! Я не смогу помочь вам…
Максим вздрогнул Ее голос. Голос Нефертити! Вот и запах астийского эдельвейса. Слабый, еле ощутимый. Но разве спутаешь его хоть с чем-нибудь другим? Наконец-то!
Только что она говорит? Почему так тихо? Он напряг слух.
Голос, прерываемый рыданиями, с трудом пробивался сквозь низкий нарастающий гул:
— Спускайтесь! Прошу вас, умоляю! Я теперь… Мне самой нужна помощь. Мне запрещено даже думать о вас. Меня лишили всякой свободы действий. Но не обо мне речь. Спускайтесь! Спускайтесь и запомните… — Глухой гул окончательно забил тревожный шепот. И вдруг все смолкло. И этот гул и грохот обвала. Максим глянул вниз и похолодел от страха. От гребня не осталось и следа. Прямо из-под ног обрывалась теперь почти отвесная стена. Путь вниз был отрезан.