Стрелков шел по коридору кулис, иногда останавливаясь, приседая на корточки, или делая шпагат, чтобы хоть как-то привыкнуть к костюму. Иногда ему казалось, что швы вот-вот треснут, или разойдутся. Тогда чиновник с ужасом рисовал себе картины своего собственного фиаско на сцене. Но Дейч не обманул - материал трещал, но не рвался.
Вдруг, Виктор Юрьевич остановился. До его ушей долетел едва уловимый звук, знакомый до боли. Это плакал один из малышей. Значит они привезли шахматных клопов сюда? Но с какой целью? Учетчик снова прислушался - писк больше не повторялся. «Может, это мне показалось?» - подумал он, на всякий случай заглядывая за внушительного размера сундук, стоявший у пожарного гидранта.
Постояв еще минуту, Стрелков снова пошел в сторону сцены. Чем ближе он подходил, тем громче играла музыка. Потом все стихло и до ушей чиновника долетели звуки голоса председателя областного исполкома. Тот говорил речь. Торжественно. В голосе докладчика гремела сталь, громыхал весенний гром, перекатывались пороги необузданной горной реки в предгорьях Алтая. Виктор Юрьевич представил, что, возможно, если бы он не попал в эту передрягу с американскими шпионами и Садальским, он, вероятно, тоже сидел бы в зале в качестве зрителя. Конечно, не в первом ряду, и даже не в десятом, но в зале. Так же бы слушал речь, бурно аплодировал, кричал с места «браво!», а потом, в компании сослуживцев, отметил бы участие городской команды где-нибудь в ресторанчике «Колос» с портвейном, или коньяком. Но родина требовала от нашего героя самопожертвование. Это слово прочно засело в голове учетчика. «Самопожертвование» ради великой цели. Чиновнику было приятно от одного упоминания этой великой миссии. Не так много людей в стране удостоились такой чести, быть причастными к подвигу ради того, чтобы потом, никто и не вспомнил бы о том, что было сделано. Родина всегда забывает своих героев, а если и помнит, то недолго. Спустя некоторое время после совершения подвига, человек его совершивший, еще стоит в центре внимания, о нем говорят на кухнях и пивных, на вокзалах и телеграфах. Но вскоре образ становится размытым, его сменяют другие - более достойные. А бывает и так, что герой быстро превращается в предателя. Никто не знает, что и как способствует этому превращению. Виктор Юрьевич и сам не раз становился свидетелем подобного обратного процесса. Так было с полярным исследователем Знойным, профессором Жиманским, красным командиром Вольфом, артистом - Барским. Все, так, или иначе, превратились из всеобщих любимцев в самых лютых врагов народа. Толпа рвала их портреты, сносила бюсты, с остервенением вырезала фотографии из газетных хроник.
Вот и учетчик не желал, чтобы в скором времени о нем вспоминали, как о предателе. С другой стороны, он понимал, что не в силах самостоятельно изменить закономерный ход исторических событий, в центре которых он на мгновение оказался.
- Простите, вы товарищ Стрелков, мим из Н-ской больницы?
Перед учетчиком возникла хрупкая девушка с рыжими волосами. Она была одета в скромное ситцевое платье. В правой руке она держала красную папку, в левой -карандаш, которым все время делала пометки.
- Да, - коротко ответил Стрелков.
- Ваше выступление сейчас.
- То есть как? - удивленно переспросил учетчик. - По программе мое выступление последнее, перед антрактом.
- Я знаю, товарищ Стрелков, но произошли изменения, мим Эйхенбаум не приехал.
Что-то кольнуло сердце чиновника. Он прищурил глаза и подозрительно взглянул на рыженькую.
- Вы знаете Садальского? - прямо спросил Виктор Юрьевич, внимательно следя за реакцией девушки.
- Кого? -переспросила она.
Но то ли она была хорошей актрисой, то ли действительно фамилия гроссмейстера ей ни о чем не говорила, ее лицо осталось невозмутимым.
- Нет, никого, - улыбнулся чиновник.