- Пять лет назад, когда ты пропал, я чего только не передумал, Стас. И вот ты объявился снова. Неожиданно. Я понимаю, на кону стоит обладание мировой шахматной короной, это престиж и честь государства, где не может быть никаких, повторяю, никаких сомнений в ее обладании. Но, как мне кажется, старик, уж не слишком ли высока цена за все это? Вот ты, к примеру, пять лет ты безвылазно просидел в подвале городской больницы, словно в тюрьме. Да, мне кажется, в тюрьме условия намного мягче, чем в этой дурацкой прачечной. Или я, эта дурацкая, кошмарная беременность, мучительный роды, потом больница и палата в психиатрическом отделении. И что в итоге? Мы стоим на балконе дома, в городе, которого нет ни на одной карте мира и пытаемся делать хорошую мину при плохой игре.
- Ты не веришь в мою победу, Витя? - неожиданно спросил гроссмейстер. - Скажи честно.
Учетчик потер затылок внутренней стороной ладони.
- Я говорил не об этом, Стас.
- А я спрашиваю тебя об этом! - неожиданно, даже визгливо крикнул Садальский.
- Для меня нет ничего важнее твоей победы, старик, и ты прекрасно об этом знаешь, иначе, я бы сейчас не стоял рядом с тобой в этой дыре.
Садальский молчал. Виктор Юрьевич тоже задумался. Да, их дела обстояли не так хорошо, как себе по началу представлял чиновник. Все с самого начала шло не по плану, а Стрелков, как и любой чиновник его уровня, привык, что план- есть неотъемлемая часть успешной работы и сытой жизни. Внезапные, случайные вмешательства в план - разрушают саму основу человеческого бытия. Учетчик иначе представлял себе свое участие в операции. Он был готов к подвигу, даже самопожертвованию. И здесь дело было даже не в «волшебном» документе, подписанным самим Сталиным, нет. Любой сознательный гражданин обязан ценой собственной жизни верой и правдой служить государству. Ощущать себя пусть хоть и крохотным, но тем не менее, необходимым элементом государственной машины.
Издалека донесся гудок паровоза. Столб белого дыма показался с востока. Солнце постепенно клонилось к закату. Еще не вечерело, но в красках уходящего дня стали преобладать желтые и голубые оттенки.
Снова заголосил гудок. Стрелков, обладавший исключительным музыкальным слухом, обратил внимание на тот факт, что тембр гудка разительно отличался от тех паровозных трелей, которые он слушал каждый день по дороге на службу. Что-то иррациональное, дикое, необузданное и первобытное было в нем. Через минуту, среди деревьев возникли зеленые вагоны поезда. Паровоз остановился у гидранта, выпустив последний шипящий клуб пара. Из вагонов повалили люди.
- Стас, смотри, - чиновник указал пальцем в сторону здания вокзала.
Гроссмейстер вгляделся в «пассажиров», только что прибывшего поезда. Это были изможденные, уставшие, грязные люди в военной форме. Они тяжело шли прочь от железнодорожного полотна, опираясь на свои винтовки. Раненых несли на носилках по утоптанной дорожке среди каштанов. Там их ждали несколько машин скорой помощи. Те, кто был цел, скапливались на автобусной остановке. Жутким было то, что никто, никто из солдат не издавал ни единого звука. Со стороны раненых тоже не доносилось ни стонов, ни криков о помощи, хотя, судя по характеру ранений, им было есть о чем покричать.
- Война? - удивленно и в тоже время испуганно прошептал Садальский.
- Война? - в голосе Стрелкова не было страха, а только удивление.
- Да, война, - голос, раздавшийся позади мужчин заставил обоих вздрогнуть.
В комнате стоял молодой паренек лет шестнадцати в каком-то странном, неопрятном балахоне из обычной мешковины. Он улыбался, скрестив руки на груди, не переставая делать жевательные движения челюстями, как это обычно делают старики.
- Ты кто такой? - спросил Стрелков.
- Меня зовут Марк, - представился парень. - Я живу в соседней квартире.
- Очень приятно, Марк, а как ты попал сюда? - Садальский тоже решил вмешаться в разговор.
- У вас была открыта дверь.
Мужчина переглянулись.
- Скажи, Марк, а что это за война, такая? - улыбнулся учетчик, понимая, что его вопрос, вероятно, вызовет у парня недоумение. - Насколько мне известно, все войны давно закончились.
- Ты не знаешь о великой войне за мир? - парень фамильярно, но без хамства обратился к Стрелкову.
- Первый раз слышим, - ответил за учетчика Садальский.
Парнишка усмехнулся и поведал короткую, но крайне занимательную историю города...
Это была эпоха великой войны за мир. Город разделился на два враждующих лагеря. Жители восточного района утверждали, что их принципы и понятия о мире гораздо выше тех, что исповедуют горожане из Западного района. Сначала это не перерастало в насилие и потасовки. Все обходились мирными средствами. Но однажды, перед праздником великого Октября, двое подвыпивших горожан-слесарей из Западного микрорайона случайно оказались на территории Восточного. По пути им встретилась группа подвыпивших парней-фрезеровщиков. Опознав представителей противоположного лагеря, они, как и подобает пьяным, избили слесарей. Те, вернувшись обратно на свою территорию, пожаловались в райисполком. Тогдашним председателем был некий товарищ Чхеидзе. Он решил, что настал его звездный час. Слесарей, по приказу Чхеидзе, упекли в подвал, где несколько комсомольцев-добровольцев пытали их пока те не испустили дух. Под покровом ночи трупы были перевезены на автомашине председателя к границе микрорайона Восточный. Там быстро установили два креста, куда пригвоздили мертвых слесарей. К полудню на городской площади у здания райисполкома Западный собралась рычащая от ненависти толпа. Люди требовали справедливого возмездия за кровь павших братьев. Чхеидзе выступил с пламенной речью, где сказал буквально следующее: «Товарищи! Наша борьба за мир - является залогом мирного сосуществования рабочего класса и крестьян, но есть еще силы, которые не желают понимать этого. Они хотят внести смуту в наше движение. Породить сомнение в искренности наших желаний. Вот эти два мученика, которых враги вероломно и с такой жестокостью распяли на глазах у детей, будут символом начала справедливой, но беспощадной войны за мир. Сегодня вы все стали свидетелями начала новой истории - истории сопротивления силам реакции. Все как один...»