Внезапно астроном впервые в своей жизни ощутил присутствие его! Это было похоже на откровение. Конечно, Сергей Сергеевич не верил в откровения. Он, знающий основы мироздания, принцип зарождения веселенной. Как он мог поверить в какое-то неведомое доселе чувство? Но усатый человек уже карабкался по красной кирпичной стене. Он, словно таракан, шевелил своими длинными, испещренными крохотными волосками усами, таращил глаза, обдавая всех вокруг смрадом табака и приличного красного вина. Усатый человек очнулся в холодной могиле. Он слышал зов. Зов, который доселе мог раздаваться только на другом конце млечного пути. Он разверз свои очи. Могила давила на него сотнями фунтов спрессованной земли. Полуистлевший гроб давно сломался, раздавив досками мундир и грудь великого Усача. Глаза, разложившиеся много лет назад глазные яблоки, вновь налились кровью. Очи разверзлись, словно у древнего демона. Из горла, сгнившего горла, вылетел землистый шепоток, похожий на окрик жреца из тайного храма давно забытой богини утренней зари. Из-под гранитной плиты показалась сухая пятерня. Земля еще висела клоками на истлевших пальцах, застряв в желтых длинных ногтях. Алая запонка в золотой оправе лукаво подмигнула единственным глазом и растворилась в ночном мареве древнего доисторического ящера. Мумия алого фараона, лежащая под сонмом гранитных блоков, возопила от чувства приближения усача. Черный в белый горошек галстук обагрился кровью невинных жертв. Ленин, настоящий Ленин, шел по красной площади, вопя от боли и стыда за содеянное. Он молил богов света и взывал к демонам тьмы, чтобы они отпустили его, но получал лишь укоризненные взгляды из промерзших могил, да мерный топот приспешников Усача. А гордый горец в темно-зеленом френче, с трубкой в правой руке неспешно шел по мостовой мимо собора Василия-шизофреника, смешно и не в такт напевая свою любимую песню о древней амазонке с большим носом и тонкими усами по имени Сулико.
А по узким московским улочкам, сквозь метель, пургу, брел изможденный Ленин в рванине, с тяжелым крестом на спине. Он шел вдоль зубчатой стены Кремля, оставляя на синем снегу кровавые следы. Кровь обильно сочилась из ног Ильича, растапливая мерзлую корку. Для вождя мирового пролетариата это была страшная пытка. Зубы шатались в омертвевших деснах, остекленевшие глазные яблоки засыпала январская пороша. Ленин не чувствовал ничего, кроме стыда и вины за свою жизнь. Кто-то мог бы сказать, мол, Ильич, стал кумиром для миллионов людей по всему свету. Он стал символом борьбы угнетенных масс против угнетателей. Лучом света в темном тоннеле, за которым идет вереница слепцов. А ведь на самом деле, до конца своих дней Ленин оставался испуганным маленьким мельчиком с курчавой головкой, добрыми глазами и дивной улыбкой ангела. До самой смерти вождь мирового пролетариата вспоминал один единственный сюжет из своего детства, когда он - еще совсем юный, бежал по тропинке высокого оврага, утопая по пояс в свежей траве. Брат Сашка держал в руках бечевку, на другом конце которой, высоко в небе трепетал яркий воздушный змей. Пахло росой, блинами, чаем с морошкой, или калиной, старыми досками высокого отцовского забора. Неподалеку слышался озорной детский смех сестры. Там же, виляя хвостом и лая на все лады, бегала любимая дворняга. Из-за кудрей деревьев поблескивали сусальным золотом купола церквушки. Вдруг, ноги мальчугана подкосились, и он покатился вниз по склону. Всплеск воды, маленький Ленин почувствовал, что захлебывается. Мутная жижа стала заполнять его легкие. Глаза помутнели. Руки хватались за камыш, но предательские зеленые листья только больно резали ладони. Внезапно сквозь глухие взрывы собственного беспомощного крика, Ленин отчетливо услышал незнакомый голос:
- Я не люблю пельмени из супермаркета, - признался Дылда, откусывая большой кусок только что купленного вокзального чебурека. - Там могут одного хрена намешать, а потом ты блюёшь полдня, или мучаешься изжогой.
- То-то я смотрю, ты Дылда, чебурек жрешь, видно о здоровье печешься? - подмигнул Рябой.