- Свекровь Щорса! - заржал Иван Антонович.
- Свекровь Щорса! - поп стал кривляться. - Да товарищ святой Щорс никогда не любил свою свекровь, а ее с ней теперь носятся, как с писанной торбой! Я бы на месте православного большевистского комитета Спасения душ работников сферы образования, гнал бы поганой метлой эту свекровь. Но теперь, теперь у нас появился свой, настоящий родственник великого командира!
Поп вдруг спохватился.
- Да что это я, товарищи, - вы же, наверное, устали с дороги? Быстро ко мне в передвижной храм-агитпункт, у меня там кое-что завалялось.
Сергей Сергеевич тихо спросил у Собаки:
- А далеко до Деевки, товарищ?
- К вечеру доберемся, - подмигнул заготовитель.
Внутри "Лиаза" все было обустроено согласно директиве ВКПб "О передвижных православных революционных храмах-агитпунктов". Здесь был и алтарь, иконостас, иконы всех святых (с последними дополнениями от 4 июля), кадила, крестильная купель в виде жестяной чаши, которую держали на руках бронзовые красноармейцы в одинаковых буденовках. Царил ужасный беспорядок и страшная вонь. Отец Даниил достал из купели стеклянную бутыль с самогоном. Собака повесил рюкзак на крючок у места, где раньше была билетная касса, достал из кармана пластиковый складной стакан и поставил его на клирос. Астроном тяжело сел на венский стул, на котором остались следы вчерашней попойки. Диплодоки ужасно болели от непривычного темпа ходьбы нового хозяина. Жан-Пьер под повязкой несколько раз мочился прямо в ткань, от чего по щеке учителя время от времени текли желтоватые струйки.
- Не побрезгуйте, уж, сын прославленного святого комбрига Сомова, - бормотал поп. - Отведайте, чем бог послал.
Священник открыл дверцы алтаря, на которых был изображен акт покушения Фани Каплан на Ленина. Вождь мирового пролетариата выходил из черного "Бентли" у казино "Кристалл", а посланница дьявола - гражданка Каплан поджидала его у театральной тумбы. Враги вручили ей арбалет с отравленной стрелой. Как только из машины показались оттопыренные уши Ленина, Фани с криком: "Ленин хуйло!" бросилась к автомобилю и нажала на спусковой крючок. Арбалетный болт, пропитанный месячными поэтессы-футуристки Лизы Брик, с хрустом вошел в правое плечо Ильича. На картинке иконописец отразил эпизод, когда Ленин, лежащий на руках рабочего товарища Сечена, приказывает не трогать Каплан, а лишь сделать ей триста пятьдесят надрезов на теле, засыпать под кожу порох и посадить девушку в микроволновую печь.
- Я не пью, - тихо ответил астроном.
В автобусе повисла пауза. Под повязкой завозился Жан-Пьер.
- Сережа, пей, - заскрежетал человечек. - Все большевики пьют водку, или самогон. Тебя так быстро раскроют.
- Я не могу, - прошептал астроном. - Не могу.
- Чего это вы шепчетесь? - отец Даниил внезапно оказался рядом с астрономом.
- Я? - Сергей Сергеевич вскинул глаза на попа. - Я иногда люблю говорить сам с собой.
- Обычное дело для сына героя революции, - Собака в который раз дул в стакан.
Отец Даниил понял намек заготовителя и налил ему полный стакан. Затем поп практически насильно сунул в руку астронома граненый стакан и доверху наполнил его самогоном. Как по мановению волшебной палочки на краю алтаря появился газетный сверток. Запахло салом, домашней колбасой, луком, вареными яйцами, ржаным хлебом, свиными шкварками, рулькой, но, когда газета была развернута, Сергей Сергеевич увидел только плесневелый кусок прованского сыра. Продукт источал все вышеназванные ароматы, но сам, сам не имел ни малейшего отношения к яствам. Подвох был лишь в том, что, как только сыр оказался на свободе, по автобусу разлетелось невообразимое амбре гнилой картошки и протухшей селедкой. Сергей Сергеевич взял стакан и поднял его на уровень своих глаз. Рваные прожилки дешевого стекла образовывали сказочный орнамент на ребристых гранях. Кто-то мог без труда увидеть картины природы Северной Америки, так талантливо описанные в своей книге "Земля соленых утесов" пролетарским индейцем племени Вука - Сат Оком. Холодное скалы, разрывали пущу, словно фурункулы старого охотника Большое перо. Холодная, но кристально чистая вода горных рек несла первородный кислород в синий океан. Лосось выглядывает из воды упругим глазом, норовя рассмотреть во всех деталях сказочный узор высоких кедров. В носу навеки остался аромат липкой, прозрачной смолы, стекающей по нервным жилам вековых исполинов. Вот неопытный комар, присел на край теплой капли. Он замер в ожидании щетинистого кабана, который вот-вот пройдет по тропе желудей в поисках дубовой поляны. Комар ждет. Он полон спокойствия и тибетского терпения. Его взор устремлен вниз. Какая-то часть его правого глаза видит приближение янтарной патоки, но не придает этому большого значения. Ведь скоро он усядется на толстую шкуру кабана и вонзит свой острый хоботок в плоть лесной свиньи, чтобы полакомиться свежей, пахнущей утренней зарей кровью опасного лесного зверя. Комар слишком поздно замечает, что смола лишь краем касается его покрытой микроскопическими волосами лапки. Он чувствует пульс секача, ощущает вкус теплой крови. Комар очнулся и попытался выдернуть увязшую в смоле лапку. Однако, его попытка приводит лишь к тому, что в плен попадает вторая и третья. Тогда кровосос решает воспользоваться силой своих крыльев. Он пытается взлететь, и даже на долю секунды ему это удается. За тельцем тянутся длинные, тонкие струйки клейкой массы. Еще мгновение и комар окажется на свободе. Кабан появляется на дороге. Он тяжело дышит. Пар густыми клубами валит из его грязного пятачка. Клыки в крови. Он только что отвоевал территорию для своего большого семейства. Битва была нелегкая, но благодатная. Соперник, поверженный убежал, визжа от страха. Комар вспыхнул в утренней дымке и... упал, погружаясь в предательские каплю кедровые патоки. В последний раз дрогнули лапки, в последний раз дернулись крылья, хоботок вдохнул кислород и окончательно заполнился смолой. Комар зажегся желтой вспышкой в луче восходящего солнца, чтобы потом, через несколько миллионов лет стать предметом украшения столичной модницы.