«Товарищ учетчик, у вас точно все нормально?» - старший курьер был не на шутку взволнован.
С. понимал, что в сложившейся ситуации он не может произнести ни одного слова, кроме ужасных звуков подвыпившего чревовещателя. «Надо убираться отсюда, - твердо решил С. - А то, не дай бог, они решат посмотреть за мной сверху, со стульчака унитаза!».
Учетчик свободной рукой стал быстро расстегивать пуговицы на своей рубашке. Затем он обмотал голову и непослушную руку тканью, чтобы таким образом, хоть как-то прикрыть от посторонних глаз взбунтовавшуюся руку. Он медленно отодвинул щеколду и дверь со скрипом отворилась. Сквозь щель, специально оставленную им, дабы не споткнуться, или не налететь на какого-нибудь служащего в коридоре, учетчик, бледный как мел, с непрекращающимися рвотными позывами, С. увидел тех самых троих курьеров. Они, несмотря на разгар рабочего дня, твердо приняли решение дождаться выхода Виктора Юрьевича, чтобы лично убедиться в его безопасности, и, напротив, в случае чего-нибудь непредвиденного, оказаться первыми свидетелями и носителями страшной новости. Старший курьер стоял впереди остальных, готовый к самым решительным действиям.
«Вам помочь?» - спросил он, делая шаг навстречу С.
Виктор Юрьевич сообразил, что, если сейчас, сию минуту, в это самое мгновение, помедли он еще миг, и его карьере придет конец. Не просто конец, нет. А жизни вообще. Всему смыслу существования Виктора Юрьевича. И тогда, собрав свою силу воли в кулак, он, не церемонясь, отпихнул старшего курьера, а остальные разлетелись в стороны, как кегли в кегль-клубе. С. размышлял о том, что в таком случае, его могут принять просто за человека, который внезапно заболел каким-то острым, а может даже опасным инфекционным заболеванием - сейчас таких полным-полно, и в газетах повсюду пишут, и лекции читают. На худой конец, за нервный срыв, которые нечасто, но случаются на службе, подобно той, которую сейчас проходил С. А это не шутки. То тут, то там, ползли слухи об очередном свихнувшемся бухгалтере, или учетчике. Пока курьеры, очумевшие от такого неожиданного демарша со стороны Виктора Юрьевича, соображали, что к чему, наш учетчик сломя голову бежал вдоль по коридору. Зубы то и дело прикусывали руку, С., не выдерживая заданного темпа, плакал от нестерпимой боли. Как назло, в коридоре было полным-полно народу. Учетчик успел заметить даже архивариуса Архипа Белого, которого видел в последний раз перед последней чисткой их конторы. На лестнице, ведущей вниз, он узнал буквально всех служащих первого этажа и канцелярии. «Странно, -подумал С. - До перерыва ещё было три часа, что они все делают на лестнице в разгар рабочего дня?».
- Все на отчетно-выборное собрание! - послышался голос товарища Лазурьева.
«Ах, я дурная башка, - учетчик хотел стукнуть себя по голове, но вспомнил, что рука, которой он хотел произвести указанный акт, находится в его желудке. - Сегодня же собрание. Должны выбирать председателя контрольной комиссии и ответственного за сбор денег в кассу взаимопомощи. «Это может сломать мой план побега, - неприятная мысль вспыхнула в голове С. - Только б не попасться на глаза товарищу Толстосумову - заместителю председателя исполкома!»
- А где Виктор Юрьевич? - это был голос товарища Толстосумова. - Он что забыл, что отвечает за протокол?
С. обомлел. Бунт правой руки начисто лишил его рассудка и хоть малейшей доли здравого смысла. Он покраснел, как могут краснеть только ответственные служащие и работники высшего звена, случайно, или намеренно не сделавшие порученного им дела, и, оказавшись в списке невыполненных поручений на ответственном совещании, пытались найти оправдание собственной лени, или глупости. С. остановился, но, спустя, несколько секунд, снова продолжил свой путь, надеясь остаться незамеченным. В ушах стоял неприятный звон, а ноги совершенно не слушались учетчика. Несколько раз он чуть не упал, на скользком мраморе пола, но удержался, благодаря регулярным играм в городки у фонтана. Платоныч, как всегда сидел на своем месте. Увидев странного субъекта с не менее странным балахоном на голове, швейцар попытался остановит С., но нетерпеливый окрик товарища Толстосумова, отвлек его, и учетчик буквально выскользнул наружу.
Положение С. было незавидное. Он сумел укрыться за ларьком, торговавшим газированной водой. Здесь, в тени каштана, Виктор Юрьевич попытался вновь обдумать свое положение. Этому процессу мешала окончательно занемевшая рука, рвотные рефлексы перестали беспокоить, хотя иногда напоминали о себе неприятной отрыжкой. Учетчик хотел присесть на край забора, как вдруг правая рука неожиданно завибрировала и... Адская, невыносимая боль пронзила С. Он не мог кричать из-за собственной конечности в пищеводе и почти окончательно атрофировавшегося языка. С. Почувствовал движение внутри себя, будто кто-то, или что-то бьется в его живот. Как-то раз, Виктор Юрьевич видел, как вздымается живот его беременной сестры. Она хвасталась брату, показывая перекатывающиеся бугры под тонким халатом, от чего учетчика немедленно стошнило. И вот сейчас, в центре города, служащий городского исполкома чувствовал себя беременной женщиной! Из глаз С. брызнули слезы негодования и обиды на самого себя. Ему не хотелось жить после такого позора. Рука снова дернулась, и стала медленно, с большим трудом вылезать изо рта. Она вся, по самый локоть, была в отвратительной зеленоватой слизи. Виктор Юрьевич продолжал реветь, тихо, почти неслышно. Наконец показалось запястье. ОНО трепетало на кончиках пальцев, все в такой же слизи, трепещущее, с пульсацией в области странной, желеобразной головы. Учетчик был несказанно рад освобождению руки, но эта напасть, которую он, точнее, не он, а его протестующий орган достал из желудка, по определению могла доставить ему гораздо больше неприятностей. Продолжая держать непонятное существо, которое стало дергаться и изрыгать на траву желтую блевотину, С. поправил рубашку левой рукой, заправив ее в брюки, затем прошел несколько шагов в сторону площадки летнего театра. Там сейчас никого не было. Учетчик ускорил шаг. Ему претило это желеобразное создание, которое он сначала хотел просто выбросить в урну. Но материнский инстинкт, непонятно каким образом прорвавшийся в сердце советского служащего, не позволил ему лишить жизни, пусть и пока гадкой, мерзкой, возможно прямым образом заслуживающей смерти, существо, рожденное в его собственной утробе.