Он долго и старательно протирал свою абсолютно гладкую поверхность черепа, плавал на пальцы и снова тер. С. раздумывал над ответом. По-прежнему, он предполагал, что не случайно попал в больницу. А все обстоятельства, способствующие этому, были на самом деле, ловко разыгранной игрой профессиональных актеров. Но искренний взгляд карих глаз соседа по палате в тот момент заставил учетчика снизить свой градус подозрительности, и С. ответил:
- Знаете, товарищи, может быть это для вас обычное дело, когда служащий городского исполкома рожает вот это, - он кивнул на мирно спящее существо. - А для меня, я даже не знаю, какими словами описать тот ужас, отвращение и, - Виктор Юрьевич запнулся. - Страх, да, не удивляйтесь, страх, который мне пришлось пережить в связи с рождением...
Он снова запнулся. На его глазах сами собой сверкнули слезы. Жан-Пьер сел рядом с Виктором Юрьевичем и положив, ему руку на плечо, сказал:
- А скажите, что вы испытали, когда покормили ваше дитя?
С. был крайне недоволен вопросом щеголя. Зачем он спрашивает о таких интимных вещах? И должен ли он - служащий - рассказывать об этом человеку, пусть даже и в дорогом костюме, которого видел всего четверть часа? Какая нужда сподобила Жан-Пьера задать подобный вопрос: простое любопытство, или нечто большее?
- Если хотите, можете не отвечать, - почувствовав замешательство С., промолвил Жан-Пьер. - Просто я, например, когда кормил Мишеньку, да, не удивляйтесь, я назвал своего Мишенькой, я обмочился. Совершенно дико обмочился. А я, простите, не какой-нибудь извозчик, или поротой с Садовой, я - режиссер!
Вот тут С. вспомнил. Он отчетливо и ясно вспомнил, где он мог видеть Жан-Пьера. На годовщину Октября, он вместе со своими сослуживцами был приглашен на торжественный вечер, посвященный революции. Праздник проходил в городском театре, где после продолжительной вводной части, состоящей из нескольких выступлений, докладов и, наконец, речью самого товарища председателя, был дан небольшой спектакль: «Ленин в разливе». А после спектакля вышел этот самый Жан-Пьер, представившись публике режиссером.
- Городского театра? - на всякий случай переспросил С.
- Городского театра, - лёгкая улыбка осветила лицо лысого.
Признание режиссера расслабило С.: ведь по сути он вышел из положения практически без моральных и этических потерь, связанных с неконтролируемым мочеиспусканием. Нет. Он просто несколько раз проблевался, да и то, только потому, что его правая рука все время была в желудке. С. почувствовал некоторое превосходство над лысым. Он даже нервно, почти незаметно, дернул плечом, и рука Жан-Пьера машинально соскользнула вниз.
- А я наложил в штаны, - раздался с койки напротив кровати С. Голос верзилы с бакенбардами. - Как раз во время циркового представления. Ведь я - эквилибрист, дорогой товарищ! И вот представьте себе вашу реакцию, когда у вас начались схватки, вы стоите под куполом цирка в телесного цвета, обтягивающем трико, а ваша, извиняюсь, задница, выставленная на показ почтенной публике, вся в дерьме.
Незнанский ударил себе ногтями по верхним зубам.
- Жора, - Жан-Пьер кивнул на толстяка. - Тот вообще начал жрать кошек на глазах соседей, Карл Карлович попросту стал подсыпать сослуживцам крысиный яд, а наш глубокоуважаемый Цезарь - во время родов отгрыз себе полруки.
Цезарь поднял забинтованную культю. Виктор Юрьевич не заметил раньше этого увечья. Да и как он мог заметить, когда его пребывание в палате имело столько короткий срок. Но ему все-таки пришлось поделиться историей своих родов, правда, С. опустил некоторые подробности, связанные с симуляцией и пребыванием в гримерке летнего театра. Когда он начал рассказ, все, кроме Жоры, в миг очутились на кровати Жан-Пьера, кроме Незнанского, который по-привычке сел в ногах у учетчика.
- Похоже на мои симптомы, - промолвил Цезарь, бережно держа в целой руке своего ребенка.
Малыш был завернут в кусок простыни, или наволочки. Блинов, видимо, ножницами проделал аккуратные дырочки для рук и ног своего питомца. Как я уже сказал, все новорожденные были в той, или иной мере похожи друг на друга. Отличие, возможно, и имели место, но были такими незначительными, или крайне малы, что для С. сейчас все младенцы были на одно лицо. Жан-Пьер взял своего Мишеньку. Его ребенок был несколько мельче, чем существо учетчика, но и немного больше, чем сын Виктора Юрьевича. Карл Карлович своего держал в нагрудном кармане пижамы. Видимо, его малышу там было настолько тепло и уютно, что он то и дело издавал урчащие звуки, напоминающие приятную песенку.
- Скажите, товарищ Выборгов, - спросил С., закончив свой рассказ. - Я до сих пор не могу понять, почему нас держат здесь, в психиатрическом отделении? Ведь, я, будучи в скорой помощи, утверждал, что у меня приступ аппендицита. Я отдаю себе отчет в том, что никаким словами, или действием я не выдал новорождённого. Он был надежно спрятан у меня в кармане, да и обстоятельства дела были в мою пользу.