— Как только вы ушли, мне стало одному скучно, и я пошёл к жилинскому штабу. Хотел войти в дом, но какой-то дядька погрозил мне кулаком и чуть не дал пинка. Я; забрался в палисадник и решил посмотреть, что делается в доме. Залез на тополь, что стоял у окна, и увидел, как жилинцы, окружив вас, стали угрожать. И я решил выстрелить в окно. Раз! Два! Слышу, поднялся крик. Я давай палить, пока все патроны не вышли.
— Так это ты наделал столько шума, — спросил, улыбаясь Николай Петрович. — Молодец! Но от коней в следующий раз без приказания не отлучайся. Положение ясное, — сказал он, обращаясь к Болату. — Отряд товарища Милявского ещё не прибыл. Подождём до утра. Завтра решим всё.
Около полуночи в село аллюром въехал отряд партизан Милявского и, заняв без выстрела опорные пункты жилинцев, стал ждать распоряжений Вихрева. В ту ночь. Жилин с Лушей, с небольшим числом своих приближённых скрылся. Утром состоялся митинг. Лучшая часть жилинцев влилась в состав отряда Милявского. Авантюра Жилина кончилась.
Дима выехал вместе с Вихревым и Болатом в район, где группировались партизанские отряды.
Дул холодный северный ветер. Начались дожди, порой по утрам они сменялись резким колючим снегом, забивая балки и низины шуршащей под ногами порошей. Степь стала сумрачной, неласковой. Стремительно неслись куда-то тёмные, тяжёлые облака. Гонимые ветром, катились по безжизненной равнине серые клубки перекати-поля. Порой они подпрыгивали и, зацепившись за голые кусты джузгуна, казалось, рвались на необъятный простор. Не слышно птиц. Лишь каркает где-то, точно жалуясь на непогоду, серая ворона; пробежит, прячась в побуревшей траве, пищуха и прошумит в почерневшей полыни ветер.
Мрачна осенняя ночь в степи. Моросит не переставая мелкий дождь. Порывы ветра бросают по сторонам трепетный огонёк костра, и нет от него тепла людям. Намокла одежда, закоченели пальцы, а огненные змейки, не согревая, обрываются в непроглядной тьме, унося с собой желанное тепло. Слышно, как где-то далеко за рекой воют волки, тревожно ржут кони и жалобно тявкает корсук. Сидевший у костра Вихрев снял с себя затвердевший от холода плащ и накинул его на Диму.
— Замёрз? — спросил он подростка. Дима, поёживаясь, ответил:
— Маленько.
— Похоже не маленько, а основательно, ну-ко дай сюда руки. Застыли, как лёд.
Николай Петрович стал усиленно тереть то одну, то другую ладонь Димы.
— Ну вот, теперь хорошо. Садись ближе к огню. — Вихрев, уступая место, отодвинулся от костра.
— Война, брат, — заговорил он, — ничего не поделаешь. Потерпим ещё немного, зато, Дима, жизнь-то какая будет! Построим школы, все ребята будут учиться. У кого нет родных, те будут жить в интернатах, разведём сады вокруг них, устроим городошные площадки.
От слов Николая Петровича на душе подростка становилось как-то теплее, радостнее, и в эту ненастную осеннюю ночь его воображение рисовало новую радужную картину светлого будущего. В них немалое место занимала Асыл.
— Дядя Коля, как бы мне Асыл повидать?
— Что ж, съезди, попроведай. Кстати, передашь пакет Ибраю, вот только как ты найдёшь путь к Тургаю. Степь кругом, дорог нет и мало ли кого встретишь.
— Ничего, — тряхнул головой Дима. — На Кара-Торгоя я надеюсь, да и оружие у меня есть.
— Что ж, может, к утру погода прояснится, а теперь тебе надо поспать. Да и нам пора отдохнуть. — Подбросив в костёр несколько сухих веток джузгуна, Вихрев с Болатом и ординарцем стали укладываться на ночлег.
Под плащом Диме стало теплее; порывы ветра уменьшались, перестал моросить дождь. Перед утром небо очистилось от облаков, забрезжил рассвет. Оседлав Кара-Торгоя, подросток простился со своими спутниками.
ГЛАВА 3
Отдохнувший за ночь Кара-Торгой бежал бодро. К вечеру Дима расседлал лошадь к пустил её пастись. Впереди был трудный переход по местности, где совершенно не было растительности. Поглядывая на Кара-Торгоя, Дима стал разводить костёр и, усевшись у огня, принялся за ужин.
Ночью подросток оседлал коня, подтянул покрепче подпругу и спустился в низину. Поглядывая изредка на звёзды, Дима ехал не торопясь. Надо было беречь силы коня.
С трудом преодолевая подъёмы, Кара-Торгой шёл крупным шагом, изредка останавливался и, отдохнув, осторожно спускался вниз. Залитая лунным светом равнина казалась мёртвой; барханы, точно застывшие волны моря, один за другим уходили далеко на восток.
Где-то недалеко пролетела птица, её жалобный стонущий крик долго звучал над песками. Тоскливое чувство одиночества овладело подростком, стараясь его заглушить, он вынул из кобуры браунинг, подарок Вихрева, и повертел его в руках. «Бояться нечего! Мы не из заячьей породы», — вспомнил он слова Вихрева, как-то сказанные им партизанам. «Мы не из заячьей породы!» — повторил про себя Дима и спрятал браунинг в кобуру.