— Тошнехонько…
В знойном тумане все яснее проступали купола церквей и шпили крепостных башен. Вскоре дормез уже громыхал по ухабистым городским улицам. Въехали на деревянный мостик и у строящегося канала увидели толпу колодников. По берегу суетливо бегали смотрители-десятники.
Никита Афанасьевич ткнул кучера в спину:
— Обожди!
Вышел сенатор, развалисто подошел к краю мостика, оперся о балясину. Пригляделся. Солдаты с лодки баграми щупали воду. Офицер тыкал плетью с берега, указывал что-то.
— Потеряли чего, служивые? — крикнул Бекетов.
Офицер поднял голову, узнал сенатора и, ничего не сказав, стал подниматься по откосу на мост. Утирая рукавом мундира потное лицо, докладывал:
— Да вот беда, ваше превосходительство. Колодник один утоп. Сваю забивал посреди канала. Да, видно, припекло солнцем-то, он и сомлел. Упал, как куль… Все видели.
— А может, не утоп? Может… — засомневался Никита Афанасьевич.
— Куда ж ему деться? На руках железо, на ногах кандальники. Суводью, видно, закрутило и отнесло… Третий год на канальной работе.
— Кто же таков?
— Казачишко. Гришка Касьянов из Копановской станицы.
— Касьянов? Царство ему небесное. Знал я его. Шалый был мужик. Туда, непутевому, и дорога…
— Оно, конечно, мразь, а не люди, — поддакнул офицер, — токмо мне перед обер-комендантом ответ держать. Вы уж, ваше превосходительство, подтвердите, что не сбег он, а то тела-то пока не нашли. Вон шапка его плавает.
По воде, медленно набухая, плыл войлочный колодничий колпак…
— Не тревожься, я донесу об этом не только обер-коменданту, но и губернатору! — В голосе Бекетова слышалась открытая радость.
И он, действительно, радовался. Словно гора с плеч свалилась. «Вот, значит, почему икона упала! Не мне, а Васятке знак был — его отец утоп. Хорошо еще, не отодрал мальчишку».
Сенатор глядел, как мелкой волной прибило к берегу так и не утопшую шапку, и вспомнил давнюю встречу…
Ехал тогда Бекетов в Астрахань из Саратова с графом Владимиром Орловым. Под Саратовом у графа имение, и он часто заезжал в Астрахань погостить у губернатора Бекетова. В июньскую жарынь тягостным показался им путь. Да и от дорогого вина разморило. Сбросили они камзолы, отороченные золотыми галунами, поснимали шелковистые парики.
Вскоре подул ветерок, и граф оживился. Стал с интересом оглядывать окрестности. Вдруг брови графа изумленно поползли вверх, а в глазах, устремленных в небо, появилось выражение удивления и растерянности. Посмотрел ввысь Бекетов и тоже опешил. Среди белых легких облаков колыхался желтый квадрат. На квадрате вздыбился конь. И настоящий конский хвост, прикрепленный к квадрату, трепетал в воздухе.
«Да это же змей!» — понял губернатор. Воздушный змей, сделанный умелой, искусной рукой. И кто бы мог сделать так в этом захолустье?
За купой пыльных ветел показались камышовые крыши, ветловые стропила недостроенных домишек, сторожевая вышка. Копановка.
— Завернем в станицу, посмотрим, кто сего чудного змея соорудил, да заодно и молочка изопьем из погребца, — предложил Никита Афанасьевич.
Орлов согласно кивнул.
Свернули в первую улицу, выехали на площадь. Мальчишки, бывшие на площади, разбежались. Змей желтым пятном опустился за дальним лесом. Не спеша стали собираться жители. Подходили, молча снимали шапки и кланялись. И это общее молчание смутило губернатора. Он обратился к собравшимся:
— Казаки, не скажете ли, кто здесь чудного змея сделал, того, что за лес упал?
Казаки молчали, видно полагая, что за это может быть наказание.
— Чего молчите? Обиды вам не будет! — крикнул форейтор.
— Змея мой сын смастерил, — смущенно ответил коренастый рыжебородый казак. — Он так изловчился их раскрашивать, что даже взрослые диву даются.
— А где же сам чудодей? — спросил губернатор.
Чудодея выдернули из толпы, как редиску из грядки. Был он худ. Рыжие кудрявые волосы и смуглое лицо. Широкие вразлет брови и маленькие припухлые губы. Растерянно хлопали черные смышленые глаза.
— На́, возьми. — Губернатор протянул мальчику коробку в золоченой бумаге. Там лежали ароматные пастилки.
Мальчик попятился, стараясь затеряться в толпе.
— Возьми, возьми… — шептали форейторы.
— Да вели, чтоб взял, чего упрямится, — обратился к отцу граф Орлов.
Рыжебородый казак насупил брови и сказал угрюмо:
— За что моему сыну такая честь? Давать, так всем. — И он кивнул на станичных ребятишек.