— Вон! С глаз убирайся! — не удержавшись, закричал Бекетов. — О своей шкуре печешься, солдат тебе давай! А помнишь, закупали у тебя солонину для войска? Так ты из-за одной копейки на пуд не хотел поступиться… Торговался три дня… А теперь солдатский конвой нужен!..
Выпроводив Бушуева, Никита Афанасьевич не пошел в зал, откуда доносились тревожные голоса. Разболелась голова. Ноги будто дубовые колоды, с места не сдвинешь. Еле добрался до маленькой тахты в приемной губернатора. Секретарь услужливо налил в хрустальный стакан лафита. Бекетов выпил напиток, но облегчение не приходило. Сенатора бесило то, что Бушуев в основном-то прав — без солдатских команд теперь и шагу не ступишь. И у самого мелькала мысль: оградить имение Началово воинскими разъездами. Да разве на каждое селение напасешься солдат?
Тем-то и страшен Заметайлов — не знаешь, где появится его разбойная ватажка.
Не помнил Бекетов, как впал в забытье. Вздрогнул только, когда тронул его за плечо губернатор. Кречетников обеспокоенно спросил:
— Что голову повесили? Уж не приключилась ли болезнь?
— Какая болезнь, — устало махнул рукой сенатор. — Известия, ныне слышимые, хуже болезни. Болезнь и даже смерть одного человека ничего не значит для устоев государства, а вот язва народного мятежа может опять потрясти основы империи… А что там решили о Климове? Что большинство говорить соизволило?
Кречетников усмехнулся и, поправляя на шее шарф, доверительно проговорил:
— Ты и сам, друг мой, знаешь, что при обсуждении дел один голос хорошо, два — хуже, три — еще хуже, а десять — совсем скверно. Климова я решил оставить в Астрахани. Здесь он будет полезнее…
СПАСИТЕЛЬСКИЙ КАБАК
Атаман Заметайлов послал в город Тишку. Кто остановит свой взор на старике? Сойдет за нищего. И никому невдомек, что под рваной сермягой за крученым шелковым поясом пара турецких пистолей и короткий нож с костяной рукоятью. А главное, старик знает Астрахань. Бывал в городе не раз.
Еще прощаясь с лоцманом, Заметайлов наказывал подыскать ему в Астрахани надежных людей, которые бы могли помощь оказать и ватагу пополнить. Договорились, что найти Рыбакова можно в Спасительском кабаке, где всегда шумят голытьба, гулящие люди, торговцы.
Деревянный питейный дом стоял в Белом городе недалеко от Пречистенских ворот кремля. В народе эти ворота назывались Спасительскими, так как над воротами в башне была устроена часовня в честь нерукотворного образа Спасителя. Каждый прохожий мог поклониться этому образу, вделанному в нишу башни. От непогоды потемнел лик. Не угадать ни усов, ни бороды. Да и времени, как утвердили его здесь, прошло немало. Горожане полагали, что икону привезла в Астрахань дружина Ивана Грозного, его любимый воевода Шемякин-Пронский.
Кабак, который находился недалеко от ворот, в народе тоже нарекли Спасительским. Рыбаков так и сказал атаману:
— В городе меня найдете у Спасителя. В полдень я там всегда бываю. Может, кто наймет на провоз товаров.
Тишка прибыл в Астрахань утром, до условного часа оставалось много времени. Подался на Большие Исады. Этот базар знал хорошо. Тут легко было продать краденое, найти нужных людей. Базар был знаменит торговлей рыбным товаром. На берегу Кутума в специальных садках плавали осетры, севрюжки, стерляди. За береговым валом — поднятые оглобли телег, яркие кафтаны, бешметы степняков, божба, крики. На огромном торжище все поглощены одной целью — продать дороже, купить дешевле. Болдинские монахи, имеющие богатые рыбные ловли, привезли в больших кадях живых судаков. На другом возу десятки счалов вяленых сазанов и щук.
Тишка долго смотрел, как здоровенные монахи в черных рясах расхваливали свой товар. Но покупателей было мало. К болдинским монахам подошел чужой монах с железной кружкой. Низко кланяясь, он зачастил:
— Пожертвуйте, православные, на божий храм, на каменное строение… Пожертвуйте, милосердные братья, от щедрот своих…
— Проходи, раб божий, из чужого монастыря не подаем, свои ходят.
— Пожертвуйте хоть щучку на пропитание, благодетели вы наши…
Сивый монах, давясь смехом, еле выговорил:
— Ишь на щучку потянуло… Тебе, чернец, это ни к чему…
— У, ироды окаянные. Отъелись тут. Я до преосвященного дойду.
Тишка свернул к ряду, где торговали конями. Покупатели и торговцы горячатся, кричат, путается русский говор с татарским, калмыцким, ногайским. Едисанский татарин, нахлобучив шапку, держит под уздцы тощего коня. И несмотря на все доводы, твердит одно: