Через всю кремлевскую площадь, от Пыточной башни до Лобного места, шпалерами стояли солдаты. Лобное место было окружено двойным кольцом пикинеров. На площади кучился городской люд, сбиваясь в плотную подвижную массу. Слышались крики: «Осаживай! Осаживай!..»
Люди вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть пугачевцев, которых поведут на казнь. Иные взобрались на заборы, а то и на крыши домов.
Покинув дормез, Бекетов и Васятка еле протискивались сквозь толпу. Впереди управитель, покрикивая и действуя локтями, расчищал путь.
Не доходя Лобного места, остановились, прижатые к забору подавшейся толпой.
— Обождите здесь! — крикнул Бекетов. — Я скажу офицеру, вишь, опоздали мы малость…
Васятка видел лишь суконные колпаки, шапки, шляпы, треухи…
Раздался говор в первых рядах. Заколыхались штыки конвоя.
— Ишь как их обратали, бедняг, — еле слышно произнес высоченный мужик.
Народ молча следил, как шествовали к роковому месту скованные казаки.
— А атаман молодец, поступь твердая, — привстав на цыпочки, опять шепнул говорливый мужик.
Но Васятка ничего не видел, пока казаков не подвели к лестнице. Он увидел их со спины, когда они стали подниматься к Лобному месту. Впереди шел атаман. Шея его была перехвачена толстым железным кольцом, от которого сзади отходила длинная железная цепь, плотно обвившая все тело и прикрепленная к колоде, которую несли солдаты. На каменной лестнице атаман оступился и присел было, потянув за собой солдат. Но солдаты рывком выпрямились и потащили его наверх. Теперь уже шел совершенно другой человек. Свешивалась через железный обруч голова, надломленное, словно бескостное тело обвисло на натянутых цепях.
— Гляди-ко, — толкнул соседа высокий, — его же из Пыточной ведут, с дыбы, должно, сняли, он изломанный весь. А неприметно было…
Тут, расталкивая толпу, к Васятке приблизились солдаты, за ними спешил Бекетов. Сенатор взял Васятку за руку, солдаты подхватили мольберт, и через несколько минут молодой художник оказался чуть повыше Лобного места, у западных ворот собора. Место казни было видно как на ладони.
— Теперь рисуй, да поспешай… Вон его кладут, — еле переводя дух, проговорил Бекетов и стал вытирать тонким душистым платком капли пота, скользившие по бледному лбу.
Пока Васятка налаживал мольберт, палач установил на Лобном месте «кобылу» — высокую скамью, обитую кожей с ремнями. Послышались редкие, как-то вперебой удары барабана. Удары участились, перешли в четкую дробь. И вдруг дробь оборвалась.
Секунд-майор взошел на эшафот и стал читать приговор:
— «…как уже они, воры, в деяниях своих обличены, казнь свершить по указу 1754 года… Наказание учинить им повсеместно, во всех тех местах, в коих от них разбойничество происходило, бить жестоко кнутом…»
До сознания Васятки доходили лишь обрывки приговора — он никак не мог найти итальянский карандаш и шарил по коробке дрожащей рукой. Наконец вспомнил, что положил его в карман завернутым в бумажку.
А властный голос гремел над площадью:
— «Сие ослушник воли государевой, злодей, бывший в разбойной толпе самозванца Пугачева, атаман Иван Заметайлов, или Метелка — Железный лоб, как принято называть его среди черни…»
Барабаны вновь забили частую дробь. Конвой вскинул ружья на караул. В одну минуту сорвали с Заметайлова рубаху и уложили на «кобылу» вверх обнаженной спиной. Руки и ноги затянули в мочки от сыромятных ремней.
Когда Васятка развернул карандаш и поднял голову, палач засучивал рукава.
Атаман лежал, уткнувшись лицом в скамью. На его спине чернели пятна — следы каленых щипцов.
Васятка неуверенно начал легкими штрихами наносить на бумагу громоздкую скамью, угловатый изгиб крепких плеч, руки, перетянутые ремнями.
В это время палач, взяв кнут в левую руку, высоко поднял его над головой. Потом, зайдя со спины осужденного, остановился, плотно сжав ноги. С нарочитой медлительностью палач стал отводить левую руку назад. Ловко перехватив кнут за спиной правой рукой, взметнул его вверх, устрашая народ. Затем палач отступил шага два назад. Разбежавшись, зычно крикнул: «Держись!»