Вернемся теперь в район боевых действий этих корпусов, где мы оставили их, когда пехота Дельзона и легкая кавалерия Орнано, подкрепленные драгунами и отрядом королевской гвардии, получили возможность взять реванш. Под напором превосходящих сил противника русские отступили, укрывшись в «кустарниках и за холмами».
«Платов, дебушируя из дефиле, скрывавшего ничтожество его сил, — писал Д. Н. Болговский, — опасался скомпрометировать себя решительной атакой неприятеля, противопоставившего ему уже батарею. Он счел более полезным угрожать ему положением, которое оставило бы его в сомнении относительно его действительных сил».
Аналогично действовал в это время и Уваров со своим корпусом. Маневрируя, он «делал вид», что намерен атаковать противника еще раз.
Вице-король и сам Наполеон считали, что «в кустарниках и за холмами» находится не только кавалерия, но и пехота русских, которая ожидает лишь «удобного случая», чтобы оттеснить французов с Новой Смоленской дороги. Эта ошибка, писал И. П. Липранди, была «единственной причиной» того, что натиск «с правого неприятельского фланга на наш левый прекратился».
Таким образом, участники рейда, «так сказать, не действуя», сумели все-таки выполнить поставленную Кутузовым задачу и оттянули на себя более 23 тысяч человек. И главнокомандующий отметил это в реляции на имя Александра I. «Хотя положение места было не весьма выгодное, — писал он, — но атака была сделана довольно удачно, неприятель был опрокинут».
А вот что писал об этом адъютант главнокомандующего генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский:
«Действия Платова и Уварова имели чрезвычайно важное влияние на участь сражения и вполне оправдали ожидание князя Кутузова».
Из всего сказанного трудно заключить, что «ответственность за невыполнение поставленной задачи фельдмаршал возлагал на Платова», как писали Б. С. Абалихин и В. А. Дунаевский. Однако нежелание М. И. Кутузова поделиться славой с атаманом, предложившим ему «спасительную мысль» «в тыл съездить» к неприятелю, прослеживается отчетливо. В его реляциях на имя Александра I нет иных слов о рейде, кроме «я приказал». Все правильно, все справедливо: главнокомандующий выслушивал донесения, принимал решения, то есть брал на себя ответственность за судьбу сражения, а следовательно, и России. Он имел право не вдаваться в подробности. Определять же вклад других военачальников в победу — дело историков, которые могут, конечно, ошибаться, но и ошибками своими должны способствовать развитию науки.
И еще одно замечание: если Кутузов и Платов действительно разыграли «притворную ссору», чтобы ввести в заблуждение Наполеона, то представление атамана донских казаков к награде за участие в Бородинском сражении было бы просто нелогичным. Представлять же к награде одного только Уварова Кутузов не мог по этическим соображениям. Такой шаг главнокомандующего был бы откровенно оскорбительным по отношению к соратнику по многим баталиям прошлого, несмотря на вероятную договоренность с ним на сей случай. Потому-то и вынужден был он играть «разговорным своим смычком» в ответ на запрос императора. И партию исполнил блестяще.
Здесь никак нельзя обойти еще один весьма деликатный вопрос. Связан он с пристрастием донского героя к алкоголю. Тот же А. И. Михайловский-Данилевский, положительно оценивший значение рейда в официальном труде, процитированном мною выше, в своих воспоминаниях, опубликованных уже после смерти, писал, что М. И. Платов «в оба дня Бородинского сражения, когда дело шло об участи России, был мертвецки пьян», что вызывало крайнее недовольство князя М. И. Кутузова. Причем все это мемуарист якобы «видел своими глазами».
24 августа, когда русские войска под командованием генерал-лейтенанта А. И. Горчакова мужественно отбивали атаки значительно более сильного противника на Шевардинский редут, атаман М. И. Платов находился в пути из Москвы в армию, куда прибыл вечером следующего дня. Поэтому А. И. Михайловский-Данилевский никак не мог видеть его «своими глазами». Хотя, конечно, нельзя исключать того, что атаман позволил себе перебрать «горчичной» или «кизлярки», которые предпочитал всем прочим напиткам.
Что же касается второго дня, когда развернулось Бородинское сражение, то Платов, как отмечалось выше, в семь часов утра выступил «из лагерного расположения» и последовал «на левый фланг неприятельской армии», где «действовал наступательно», а потом долго уговаривал Кутузова разрешить ему с казаками «в тыл съездить» к французам. И добился-таки своего — съездил. Мог ли главнокомандующий отправить в рейд две с половиной тысячи всадников под началом «мертвецки пьяного» генерала? Сильно сомневаюсь.