С наступлением темноты три сотни саперов переправились на восточный берег Немана. Их встретил казачий разъезд. Хорунжий Александр Рубашкин, несколько приблизившись, спросил:
— Что за люди?
— Французы, — последовал ответ.
— Что вы хотите?
— Воевать с вами.
Рубашкин пришпорил коня, круто развернул его и поскакал к командиру лейб-казаков генералу Василию Васильевичу Орлову-Денисову с донесением о вторжении неприятеля. Разъезд скрылся в лесу. Несколько выстрелов с обеих сторон возвестили о начале войны. Вслед за саперами переправились три роты легкой французской пехоты из дивизии генерала Луи Морана. Под прикрытием этого заслона началось сооружение переправ. Чуть забрезжил рассвет, и Великая армия пришла в движение. Сохраняя стройность рядов, по скрипучим настилам понтонных мостов на русский берег устремился нескончаемый живой поток: уланы, драгуны, гусары, кирасиры, карабинеры, гренадеры, вольтижеры, вели-ты, фланкеры; за ними — артиллерия, обозы…
Лучше Федора Ивановича Тютчева сказать об этом, наверное, невозможно.
Наполеон обозревал величественную картину переправы своих войск. Чуть поодаль расположились генералы свиты. Среди них, однако, царило молчание, едва ли не уныние. Барон Гельдер Антоний де Дем, обративший на это внимание, попытался шуткой снять напряжение. Арман Коленкур театральным жестом остановил его и тихо, почти шепотом, произнес:
— Здесь не смеются, сегодня великий день.
И, указывая на восток, будто хотел добавить: «Там наша могила».
Через некоторое время Наполеон сам переехал на правый берег, погарцевал у мостов, ободряя солдат, и, возбужденный их восторженными приветствиями, поскакал во весь опор туда, где угрожающе молчала Россия. За ним бросились маршалы Бертье, Даву, Мюрат. Верст пять продолжался этот лихорадочный, нервный галоп. Удивленный отсутствием русских, император вернулся назад.
Неожиданно разразилась гроза. Оглушительные раскаты грома, казалось, сотрясали землю, ослепительные вспышки молний полыхали за стеной черного леса, потоки холодного проливного дождя с градом и снегом пронизывали до костей. В этом неистовстве природы адъютант Наполеона Филипп Сегюр спустя годы увидел чуть ли не предостережение свыше.
Спустя годы? А в тот день, 12 июня? В тот день он вряд ли всматривался с суеверным страхом в штормовое небо. Стихия не остановила движение колонн, переправа самой многочисленной группировки французских войск под командованием императора продолжалась. По-видимому, надо было испить чашу до конца, испытать голод и холод, отступая по заснеженным дорогам Смоленщины и Белоруссии, погубить всю армию, чтобы потом связать эту катастрофу с внезапной переменой погоды.
Остальные части перешли границу позднее, 18 июня: вице-король Италии Евгений Богарне форсировал Неман со своими войсками у селения Прены, а генерал Жером Бонапарт — у города Гродно.
Слева и справа действия этих группировок Великой армии обеспечивали два корпуса: прусский Жака Макдональда и австрийский Карла Шварценберга. Во втором эшелоне стояли в полной боевой готовности войска под командованием маршалов Клода Виктора и Пьера Ожеро, а также другие резервные части. Всего для броска на Россию Наполеон развернул 678 тысяч человек и 1372 орудия. Такой концентрации столь больших сил на направлении главного удара еще не знала кровавая история Европы.
Главным содержанием стратегической концепции Наполеона было стремление навязать противнику генеральное сражение, чтобы мощным ударом своей армии уничтожить его живую силу и тем добиться победы в кампании или даже войне в целом. Осуществление этой идеи приносило ему успех в прошлом — под Ульмом и Аустерлицем, Иеной, Ауэрштедтом и Фридландом. Он верил в свою звезду и в неизбежном теперь столкновении с Россией.
— Я иду на Москву и в одно или два сражения все кончу. Император Александр на коленях будет просить у меня мира, — говорил Наполеон аббату Доменико Прадту накануне вторжения в Россию.