— Крест, Антип Завгородний, за спасение есаула непременно выхлопочу, а вот на дочь мою, Анну, пока не рассчитывай. Вот ежели б Бунапарта приволок, тогда другое дело.
АТАМАНОВА БОРОДА
Для связи с Главной квартирой к отряду Платова был приписан штабс-капитан. Представившись, он спросил атамана:
— Неужто не помните меня, ваше сиятельство? — Матвей Иванович всмотрелся: пред ним стоял стройный, худой человек с живым энергичным лицом. Промелькнуло что-то знакомое. — Я ведь Удальцов! Помните генерала Остужева?
— Гаврилу Семёновича? Как же его не помнить!
— А я был у него адъютантом…
— Ах, Удальцов!.. Помню-помню… Как же… Сколько же лет прошло?
— В последний раз встречались у Фридланда, а до того сражались у Прейсиш-Эйлау.
Теперь Матвей Иванович и в самом деле вспомнил офицера.
— Не скрою, изменились вы как-то…
— Да ведь я тогда без усов был, — пояснил Удальцов. — Да и вас я тоже не сразу признал, с бородой-то…
Лицо генерала обросло смолисто-чёрной, с редкой сединой бородой, которая ему была к лицу.
— Ну, рассказывайте, батенька, как там Гаврила Семёнович поживает? Ведь мы с ним в этакой перепалке побывали. Ух, какой он был орёл!
Он вспомнил, как дралась пехотная дивизия против наполеоновской гвардии и как казаки ей помогали. И именно тогда, когда Платову, казалось, подошло самое время нанести по неприятелю решительный удар, от главнокомандующего Беннигсена прискакал адъютант с требованием отвести полки.
Боевой и отважный генерал-майор Остужев долгие годы служил отечеству верой и правдой. Однако продвижений не имел, потому что не терпел лести и характером был неуживчив.
— А где сейчас Гаврила Семёнович? — полюбопытствовал Матвей Иванович.
— В отставке. В своей усадьбе живёт. Говорят, постарел очень, совсем немощным стал: раны сказались. Кстати, его усадьба где-то в этих местах…
С той встречи прошло с неделю, а может, и больше. Удальцов не однажды участвовал с казаками в лихих налётах. И вот, возвратившись с очередного дела, он, встревоженный, явился к Матвею Ивановичу.
— Что случилось, мой друг?
— Сейчас встретил управляющего имением Остужева. Французы учинили в поместье разбой, и сам генерал в опасности.
— Он что же не уехал подалее?
— Куда же ему, старику, ехать. После стольких ран он едва передвигается. Управляющий ещё говорил, будто бы в имение должно в ближайшие дни пожаловать важное лицо, — дополнил сообщение Удальцов.
— Уж не Наполеон ли?
— Не могу знать, ваше превосходительство.
— А где управляющий? Как он здесь оказался?
— Бежал от французов.
— Что значит «бежал»? Сам бежал, а немощного барина бросил? Хорош управляющий! Ну-ка, доставь его сюда!
Управляющий оказался немолодым человеком с пухлыми щеками. Он сбивчиво рассказал о том, как в имение нагрянули французы и какое учинили разорение. Барина выселили из помещичьего дома, угнали с партией пленных в соседнее селение. А его, управляющего, оставили смотреть за домом.
— Выходит, ты не бросал барина? — смягчился Матвей Иванович.
— Как можно, батюшка? А с Гаврилой Семёновичем, с барином, стало быть, старуха моя осталась, Прокопьевна.
— А барин? Живой ли?
— При мне живы были. Правда, уж очень немощны.
Матвей Иванович молча прошёлся из угла в угол комнаты.
— Далеко ли имение? — остановился он против управляющего.
— Да этак вёрст с десяток будет.
— Дорога, стало быть, известна?
— Известна, батюшка! Как её не знать, когда весь век здесь прожил!
Вошёл генерал Карпов — первый помощник атамана. Невысокого роста, поджарый, с худым обветренным лицом. Было в нём что-то ястребиное. Вскинул было руку, чтобы отрапортовать, но атаман мотнул головой: погоди, мол, не сбивай с мысли. И Карпов, пройдя к столу, сел.
— Князь Остужев Гаврила Семёнович в беде, — не глядя на помощника, произнёс Платов.
— Так надо выручать! — ответил тот. — Приказывайте — и дело сделаем.
— Тут другая забота: ожидается прибытие в имение большого начальника.
— Может, Наполеона?
— Может, и его… А может, Мюрата или Нея. Птицы тоже немаловажные — маршалы.
— Тогда нужен набег!
— Набег само собой, но наперёд надобно послать разведку.
— За чем же остановка? Кликну сотне: «На конь!» — и поскачет! — Карпов энергично кивнул головой.
— Меня другая думка одолевает. — Матвей Иванович остановился посреди комнаты. — Хочу сам туда податься.