— И где ж он теперь? — спросил Матвей Иванович.
— В деревне Бервиль, это совсем рядом. Оттуда письмо доставлено. Привёз капитан Бехман.
Матвей Иванович взял письмо, повертел в руках.
— Не пойму руки, прочитайте. Что он просит?
Когда-то пленённый донскими казаками, польский вождь теперь просил у них защиты.
«Я — поляк, зовут меня Костюшко. Некогда я имел честь предводительствовать войсками моего Отечества. После я удалился от света в деревню Бервиль, принадлежащую другу моему Цельтнеру, бывшему в Париже швейцарским посланником. Мы живём вместе почти пятнадцать лет, никем незнаемые. Сделайте милость, поместите в небольшое наше имение несколько человек русских, для охраны от беглых или отставших от армии солдат. Если вы не сможете исполнить моей просьбы, то благоволите препроводить письмо моё к господину главнокомандующему».
— Почему же не можем выполнить просьбы? — произнёс Матвей Иванович. — Можем. Распорядитесь о том. Только прежде надобно вам, Константин Петрович, с ним встретиться, погутарить, выведать о крепости Намюр. Уж он-то наверняка сможет сказать дельное.
— Не хотел бы я с ним встречаться, с мятежным супостатом.
— Нужда заставляет. Поезжайте, не теряйте времени. И капитана этого, Бехмана, возьмите с собой…
Костюшко встретил офицеров со сдержанной учтивостью.
— Прошу, — выслушав, сказал по-французски и провёл в дом.
Это был сухой сутуловатый старик, не утративший военной выправки. Морщинистое лицо, тонкий нос, длинные до плеч, совершенно белые волосы.
— Мне вручили вашу записку, и мы прибыли, чтобы засвидетельствовать своё уважение, — галантно сказал Шперберг.
— Русские офицеры всегда отличались благородством, — ответил поляк, — благородством и мужеством. Позвольте спросить, какая на вас форма?.. Казачья? Стало быть, это войска Платова? Слышал о нём и преклоняюсь перед его умением. Большой полководец. Передайте ему мою признательность за талант.
Пообещав выполнить просьбу об охране дома, полковник перевёл разговор на крепости.
— Она нам неведома, а брать надобно. Не известен ли её план, какой в ней гарнизон, какие укрепления?
— Постараюсь вам помочь, — помедлив, ответил Костюшко.
Он сел за стол и уверенно начертил на листе план крепости. Когда-то он окончил Рыцарскую школу в Варшаве, военную академию в Париже и не утратил навыка работы с карандашом.
Крепость Намюр не относилась к числу первоклассных, однако находилась на подступах к Парижу и этим определялось её значение. В ней разместили многочисленный гарнизон, сосредоточили необходимые запасы на случай осады, укрепили и без того надёжные высокие стены, подвезли артиллерию.
По форме вычерченный поляком план напоминал неправильный квадрат, омываемый рукавами Луэнгского канала.
— О численности гарнизона точно не ведаю, но, полагаю, около десяти тысяч наличествует. Возглавляет гарнизон полковник Грушо, — сообщил польский генерал.
Водя карандашом по бумаге, он объяснял:
— Через рукава — мосты. Возле них заграждения, рогатки, палисады. Подходы к ним простреливаются ружьями и артиллерией. Против мостов крепостные ворота. Здесь — Сень-Пьерские, а там — Фонтенблоские. Они менее защищены. Через них легче ворваться в крепость. Это и есть слабое место, которым надобно воспользоваться.
С видом сообщника Костюшко стал объяснять, как лучше приблизиться к крепости, где преодолеть рукава канала, как повести атаку. Шперберг внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Никак он не ожидал встретить в бывшем мятежнике союзника.
НАПОЛЕОН РАСПОРЯЖАЕТСЯ
С прибытием в армию Наполеон преобразился. Успехи в последних сражениях вселили в него уверенность в изгнании неприятеля из пределов Франции.
«Ещё не всё потеряно, — внушал он себе. — Мои победы определённо сделают противников более сговорчивыми на переговорах».
И в который раз он упрекал себя за то, что некогда проявил опрометчивость, начав войну с Россией. «Ах, какую непоправимую ошибку я допустил! Именно с Бородинского сражения солнце моей славы пошло на закат. Быть в Москве и теперь сражаться у стен Парижа…»
Вечером, разбирая бумаги, Наполеон случайно наткнулся на письма Жозефины. Они лежали аккуратной стопкой. Рука сама собой потянулась к ним. Он взял один конверт и, прежде чем раскрыть, долго смотрел на него, как бы раздумывая, что делать.