Они расстались навсегда, но он помнил её, желанную. Он и сейчас писал ей письма, и она отвечала с уверенностью верной и любящей женщины.
Он развернул лист. Витиеватые буквы слились в вязь строчек. Знакомый, дорогой сердцу почерк. Он отличил бы его среди бесчисленного множества других. Как он когда-то ждал её писем! С какой жадностью читал эти строки!
Сейчас у него другая жена, молодая, красивая дочь австрийского короля Мария-Луиза. Он её любит. Ещё больше сына, своего наследника, которым Мария-Луиза одарила его, Наполеона. Но первая любовь не угасла… Ах, если бы Жозефина раньше могла принести ему наследника!..
«Тысяча, тысяча благодарностей за то, что ты не забыл меня, — прочитал он первые строчки. — Мой сын привёз твоё письмо. Я прочла его с жадностью, однако затратила на это довольно много времени, потому что не было в нём ни единого слова, которое не заставляло бы меня плакать, но это были слёзы умиления! Я как бы вновь нашла в нём свои чувства такими же, какими они будут всегда. Есть чувства, как сама жизнь, а они могут завершиться только с ней. Я буду в отчаянии, если моё прошлое письмо не понравилось тебе. Я не помню точно его выражений, но знаю, какое тяжёлое чувство продиктовало мне его. Это была печаль оттого, что у меня не было вестей от тебя.
Я написала тебе, когда уезжала из Мельпезона, и с тех пор сколько раз хотела написать тебе! Но я чувствовала причины твоего молчания и боялась беспокоить тебя своим письмом. Твоё письмо было для меня бальзамом. Будь счастлив на столько, на сколько ты заслуживаешь этого. Так говорит моё сердце. Ты дал мне сейчас долю счастья, и доля эта велика. Ничто не может быть для меня более ценно, чем свидетельство твоей памяти.
Прощай, мой друг, я благодарю тебя столь же нежно, как буду любить тебя.
Жозефина».
«Милая, бесценная моя женщина. Ты так же дорога мне и сейчас», — мысленно ответил он ей, пряча письмо.
…Приход Бертье заставил Наполеона забыть о Жозефине.
— Сир, — с почтительной осторожностью обратился начальник штаба, — Намюр заняли русские.
— Русские в Намюре? Как они там оказались? — В глазах Наполеона засветилось удивление, будто в причине неудачи был повинен стоящий пред ним седой маршал. — Почему молчите? Докладывайте всё, что известно! Я требую!
— Четвёртого февраля конница Платова овладела крепостью. Весь гарнизон пленён.
— Конница Платова?.. Вы же, Бертье, недавно докладывали, что с казаками разделались окончательно! Что их рассеяли!
Да, именно так сказал тогда Бертье, на что он, Наполеон, заметил: «Только разметать — недостаточно, их надобно уничтожить! Эти варвары сегодня рассеятся, а завтра вновь соберутся и нападут».
Сунув по привычке руку за борт сюртука, Наполеон подошёл к распластанной на столе карте.
— Нужно срочно, сегодня же… Вы слышите, Бертье? Направить к Фонтенбло силы… Впрочем, вряд ли они смогут опередить казаков…
— Может быть, сир, приказать Нею? Наполеону вспомнились воинственные всадники, пленником которых он едва не стал, когда уходил из Москвы. Вспомнил, как под Малоярославцем один казак в предрассветное туманное утро пронёсся мимо свиты и ткнул пикой стоящего рядом с Наполеоном генерала… Мог бы всадник угодить и в него…
Припомнился случай, когда сотня донцов преследовала его карету, и, чтобы спастись, охрана стала выбрасывать на дорогу золотые безделушки. Это отвлекло казаков…
— Бертье, направьте сильный отряд, который бы наверняка разбил казаков. Нельзя терпеть их в нашем тылу. Ведь они же почти рядом с Парижем!
И тут Наполеон вспомнил о папе.
— Послушайте, Бертье, ведь в Фонтенбло находится папа!
— Совершенно верно, сир. Он там под охраной людей министра полиции.
— Но что они могут сделать, если туда ворвутся казаки! Они освободят папу, а этого допускать никак нельзя!
Наполеон понимал, что если Пий VII окажется на свободе, то разразится проповедями, которые заглушат звон французских церквей. Некогда он, Наполеон, по настоянию папы сделал уступку, и молчавшие более десяти лет церковные колокола ожили, оповестили звоном о наступлении нового времени, времени консула Бонапарта. Этот манёвр сразу увеличил число его сторонников.
Но если теперь папа выступит против него, авторитет императора, конечно же, падёт. Нет, нет! Нельзя папу выпускать из рук!
— Бертье, нужно Фуше приказать, чтобы папу увезли… Впрочем, нет… Пока гонец доскачет до Парижа, время будет упущено. Казаки будут там.
Наполеон не стал объяснять, что Фуше, как и Талейрану, он уже просто не доверяет. Что оба при удобном случае готовы к измене. Но Бертье понял.