Протрубил рожок, загремели барабаны, и ротные колонны пошли на приступ. По ним ударили из бойниц башни, из крепости. Засвистали пули.
— Вперёд, ребята! — увлекая воронежцев, скомандовал полковник.
Но прежде чем егеря и гренадеры выбрались на холм, у подножия башни оказались казаки. Перед ними возвышалось высокое сооружение с выбитыми кое-где артиллерией камнями.
— Взбирайся на крышу! — командовал есаул Зачетнов. Казаки Вилкин, Лукьянов, Бакалдин, сбросив сапоги, стали карабкаться вверх по стене. Заготовив железные штыри, каждый загонял их поглубже в щели и поднимался, как по ступенькам, к кровле. Рядом действовали воронежцы. Взобравшись на крышу, они проникли в верхний ярус и оттуда повели обстрел засевших в башне охотников. Те не выдержали, бросились к крепости…
Верный обещанию, Платов распорядился составить ордер с пожалованием семи старшинам Гребенского войска повышения в чинах: есаул Фёдор Зачетнов представлялся в капитаны, сотник Гавриил Тургенев в станичные атаманы; казакам Василию Вилкину, Василию Лукьянову, Герасиму Бакалдину испрашивался чин хорунжего, а Гавриил Ильин и Василий Мурзин были жалованы в станичные писаря.
Узнав об этом документе, командир Донского полка Машлыкин с обидой сказал:
— А что ж наши донцы? Так и останутся не отмечены?
— Подпишу и на них ордер, когда отличатся в деле. Перед отчизной да службой, полковник, все равны. А для меня что гребенской или моздокский казак, что родной донец…
Ордер составили, но Зубов не дал ему хода.
— От всех благих наград и обещаний низшим чинам смысл есть воздержаться. Надобно прежде, чтоб отмечен был генералитет.
Матвей Иванович не стал возражать: против воли начальства не пойдёшь.
Так документ и пролежал в канцелярском сундучке три месяца. Только в сентябре Платов ввёл его в силу, учинив под ордером свою роспись…
И вот штурм Дербента.
На холме в парадном мундире, при всех регалиях находился Зубов. Рядом с ним Апраксин. Он расхаживал, выпятив грудь с орденами. Не скрывал волнения Римский-Корсаков: его гренадерам и егерям предстояло первыми ворваться в город. Здесь же находился и генерал Савельев в потёртом мундире.
Беннигсен отсутствовал. Его бригада располагалась левей, примыкая флангом к морю, и он находился на своём наблюдательном пункте.
— Ну что, начнём? — ни к кому не обращаясь, сказал Зубов и, увидев в руках Платова табакерку, протянул к ней руку. — Дай-ка, Матвей Иванович.
Унизанные перстнями пальцы ухватили щепоть табаку. Смачно чихнув, командующий сказал уже повелительно:
— Апраксин! Пора палить! Давай команду пушкарям! Бригадир взмахнул треуголкой, и тотчас в утренней тишине отчётливо послышалось:
— Зажечь запа-алы-ы!
Команда донеслась с того холма, где возвышалась та самая злополучная башня, которую два дня назад штурмовали. Теперь по обе стороны от неё стояли шесть орудий капитана Ермолова, нацеленные на стену крепости. Это главная в предстоящем деле брешь-батарея, двенадцатифунтовые ядра которой должны разрушить стену, сделать в ней пролом.
Кроме батареи Ермолова в деле участвовали и другие орудия, стволы которых также нацелены на стену у ворот Джарчи-капи. Самих ворот не видно: искусным строителем крепости они построены так, что скрыты от глаз, их прикрывают массивные опоры. Видна лишь идущая от ворот дорога.
Раскалывая воздух, прогремел выстрел. С гвалтом поднялась над опушкой чёрная воронья стая. Гулкое эхо прокатилось по горам. Ядро угодило в гранитную стену, выбив сноп искр. Вспыхнуло сизоватое облачко.
— Бей всей мощью! — снова скомандовал Зубов, и Апраксин тут же передал команду на батареи.
Прислуга на позициях засуетилась, и расставленные веером орудия разом загрохотали, бомбардируя стену. Ядра сыпались как горох, били гранитные глыбы, но, казалось, никакая сила не могла сокрушить стену.
Крепость отвечала пушечной пальбой: ядра падали то с перелётом через орудийные позиции, то, не долетая, не причиняли вреда. И из ружей стреляли, но без меткости, потому что расстояние было предельное.
По городу вела огонь и батарея бригады Беннигсена, а с южной стороны орудия отряда Булгакова. Пушкари старались угодить в рощу Дубари, где находилась, как донесли лазутчики, палатка самого Ших-Али.
Он упорствовал. Казалось, отказы в помощи Ага-Мохамеда и турецкого султана должны были отрезвить, заставить начать с русскими переговоры, но упрямство оказалось сильней. Наконец, поддавшись уговорам сестры Хараджи-Ханум, в ночь на 10 мая Ших-Али направил к генералу Булгакову порученца.