Не смея принять самостоятельного решения, Булгаков передал сообщение Зубову. Тот распорядился с ханом не вступать ни в какие переговоры. Ему донесли, что население города ропщет против хана, требует, чтобы по примеру соседей он признал русскую «солнцешапочную царицу» и вручил бы Кызыл-Аягу — золотоногому генералу — ключи от города…
Бомбардировка стены длилась уже более трёх часов. Ухали пушки, ядра рушили стену цитадели. Егеря, гренадеры и казаки лежали в укрытиях, ожидая команду на штурм.
Но вот дрогнула, не выдержав ударов, стена, обрушилась, в ней зияла огромная брешь.
— На шту-урм! Шту-урм! При-иго-то-овсь! — затрубил рожок, забили барабаны. — Егеря и казаки, вперё-ёд!
Из укрытий рассыпным строем солдаты бежали к крепостной стене. Перевалив гребень, егеря-воронежцы вместе с рослыми гренадерами скатывались с крутого склона к бурлящему потоку. Правее их, возглавляемые есаулом Зачетновым, устремились к мосту казаки. Через мост пролегала дорога к воротам.
И тут над стеной в трёх местах поднялись белые флаги.
— Сдаются, ваше сиятельство! Крепость сдаётся! — громче остальных закричал Апраксин, подбежав к Зубову.
— Играйте отбой! — взмахнул тот рукой.
— Наза-ад! Наза-ад! — послышались команды. — Отбой-ой! Штурм отмени-ить!..
Ударила дробь барабана. Ворвавшиеся через пролом в крепость солдаты в нерешительности остановились. Стрельба стихла…
Спустя немного распахнулись огромные створки, и из ворот Джарчи-капи показалась процессия. Впереди, едва переставляя ноги, поддерживаемый двумя молодыми горцами, шёл дряхлый старец с седой бородой. Большая белая чалма, казалось, придавила его своей тяжестью. За ним следовали зажиточные горожане в черкесках и при оружии. Последним ехал на вороном жеребце Ших-Али. На его шее висела богато украшенная кривая сабля. Всегда горделиво уверенный в себе, теперь он сидел в седле с поникшей головой, не глядя по сторонам.
Процессия направлялась к холму, где стояли генералы.
— Ну вот, слава богу, всё и обошлось, — хриплым голосом проговорил Римский-Корсаков и перекрестился.
— Давно б уж кончилось, будь Ших-Али благоразумен, — отозвался Платов.
— Да, кажется, он и сам жалует, — разглядывая в подзорную трубу, заметил Апраксин.
Зубов, не оглядываясь, произнёс:
— Возьми его, Апраксин, на свою заботу. Помести в лагере под зоркой охраной. Чтоб ни один человек не мог без ведома к нему проникнуть.
Процессия выбралась на холм, и шедшего впереди старца подвели к Зубову. Шамкая, старик что-то стал тихо говорить.
— Что он лопочет? — Зубов стоял в позе победителя.
— Он говорит, что, все они пришли, чтобы приветствовать вас от всех жителей… И вручить от города и крепости Нарын-Кала ключи.
Позади старика один из горцев держал перед собой расшитую золотом подушку. На ней лежали схваченные кольцом два больших серебряных ключа. Старик продолжал речь.
— Он говорит, что по воле Аллаха ему во второй раз приходится вручить русским ключи.
— А когда же в первый раз? Кому вручил? Толмач пояснил:
— Петру, государю Российскому. Было это давно, и он тогда был сильным и ловким джигитом…
Приняв ключи, Зубов передал их Апраксину. Ответил старцу, чтоб слышали все остальные:
— Вы наши союзники и друзья. Все подданные государыни-матушки, её дети. И, как дети, будем жить в мире и согласии. Наш общий враг — Ага-Мохамед персидский. Теперь русской армии открыт доступ в закавказские края и к Тифлису, чтобы выполнить свой союзнический долг.
ЗА АРАКСОМ
После двухнедельного пребывания у Дербента корпус продолжал поход. Накануне Зубов вызвал генералов, объявил диспозицию, Платова же предупредил:
— С вас, атаман, спрос за охранение войск на марше и ведение разведки. А посему быть самому впереди.
— Разумеется, — отвечал генерал.
Он привык находиться в походе в жарком месте: в авангарде, вступая первым в сражение с неприятелем, или в арьергарде, когда войска отходили и казаки прикрывали главные силы от вражеских наскоков.
— А предупреждаю потому, — продолжал граф, — что есть слухи, будто хан Бакинский, а с ним ханы Карабаха и Шемахи примкнули к Ага-Мохамеду. Сам в это я мало верю, но сие известие нельзя упускать из виду. У персианина войск немало, до сорока тысяч. Хотя он и отступил, но в любой час может совершить диверсию.
Матвей Иванович слушал главнокомандующего, кося глазом на лежащую пред ним карту. Видел, что угроза может возникнуть не только с фронта, но и справа, со стороны гор, где бродили многочисленные отряды Сурхая.