— И в сторону моря бди! — словно разгадав мысли Платова, продолжал Зубов. — Прежде всего, на Баку, а потом к местам причалов наших судов. Никак нельзя допустить, чтобы к ним проник неприятель-Задача на авангард выпадала немалая, если учесть небольшие его силы: свой легкоконный Чугуевский полк, Хопёрский, Волжский, Терский, Гребенской и ещё легион казачьей команды из Моздока. Всего пять полков, а в каждом три с небольшим сотни. В дополнение на следующий день подошёл ещё один полк, донского полковника Орлова.
… 24 мая, опережая главные силы, авангард начал поход. За ним запылила пехота, загромыхали орудия, заскрипели повозки обоза.
Через неделю полки авангарда достигли Самура. В горах началось таяние снегов, шли сильные дожди, река взбухла, превратилась в ревущий поток. В мутной воде крутило камни, неслись вырванные с корнями деревья. Противоположный берег скрывался в тумане.
— Ну, с Богом, — перекрестился урядник, старший дозора, и направил коня в поток.
Упираясь концом пики в дно реки, казак помогал, лошади справиться с течением. За ним последовали и остальные. Вода била в грудь, в бока лошади, и она едва удерживалась на ногах. Казалось, ещё секунда, и животное не выдержит напора, поток собьёт и затянет в бешеную круговерть.
Сотня за сотней преодолели полки преграду и поскакали вперёд.
19 июня авангард Платова вышел в Курт-Балаку. А утром ему донесли, что накануне Ших-Али бежал из лагеря и ночью был в Кубе. Захватив мать и жену, ушёл в горы.
— А что же Серебряков? Как же он допустил такое? Сей момент его ко мне! — вознегодовал Платов.
Майор Серебряков из Чугуевского казачьего полка возглавлял команду при главном лагере. Под его началом находились две сотни наиболее опытных донских казаков. Прибыл он к Платову с осознанием вины.
— Ты что же, господин майор, допустил такое? Выходит, Шах-Али окрутил твою охрану! Или казаки неисправно несли службу?
— В сем позоре нет их вины.
— А кто же повинен?
— Дозвольте прежде доложить всё как было. — Докладывай, послушаю.
Пленив Ших-Али, генерал Зубов проявил к нему великодушие. Хотя хан и находился под стражей, однако был на положении не пленника, а гостя: посещал офицеров и генералов, имел свою лошадь и нукеров, носил оружие. За месячное пребывание в русском лагере хан сумел войти в доверие и к самому Зубову. Даже осмелился просить быть гостем в его имении в Кубе, где находились мать и жена.
— Непременно буду, — пообещал граф.
— Но тогда разреши послать письма в окрестные селения, чтобы доставили угощения. Всех офицеров приглашаю, на весь Дагестан устрою пир.
— Хорошо, так уж и быть, шли гонцов…
Майор Серебряков рассказал, как накануне на марше, когда колонна, где находился Зубов, подошла к ущелью и был объявлен привал, Ших-Али предложил полковнику Миллеру-Закомельскому джигитовать.
Показывая лихость и удаль, хан ускакал к лощине и скрылся в ней. Первым спохватился полковник Иловайский. Вскочил на коня и е десятком казаков бросился за беглецом. Гнались вёрст двадцать, но догнать не смогли.
— Позор! Позор! — качал головой Платов.
Через неделю в лагерь прискакал горец. Найдя Серебрякова, сообщил, что Ших-Али скрывается в горном селении Череке.
Зубов приказал немедленно направить в аул два отряда и схватить беглеца.
Один отряд возглавил генерал Булгаков, второй Платов. В ночь со 2 на 3 июля отряды подобрались, оценили аул плотным кольцом, однако Ших-Али не застали. Незадолго перед тем он скрылся. Объединившись с Сурхаем, Ших-Али окружил в одну из ночей егерей и сотню хопёрских казаков из отряда подполковника Бакунина и едва их не уничтожил. Спасибо, подоспел на помощь Углицкий пехотный полк.
Вслед за тем Ших-Али подготовил покушение на самого Зубова. Исполнителем наметил находившегося в русском лагере своего брата Нури-хана. Нури долго жил в Петербурге, а затем вместе с Зубовым прибыл в Кизляр и с тех пор находился при главнокомандующем.
Однако заговор не состоялся. Помог его раскрыть казак из команды майора Серебрякова.
В день нападения Нури оседлал своего красавца и стал джигитовать. Во время джигитовки у него с головы слетела шапка, из неё выпал листок бумаги. Казак подъехал, развернул. В глаза бросился нарисованный под арабской вязью строчек череп. Возможно, казак и не придал бы значения этой бумажке, но рисунок вызвал подозрение, он незаметно сунул записку в карман.