— Это кто же писал сие послание? — спросил Матвей Иванович.
— Казак Серединенской станицы Ермолай Гаврильевич… А вот фамилии-то и не удосужил приписать.
— Ну и без фамилии того казака век помнить буду… Налей-ка от наших донских корешков. — И Матвей Иванович выпил залпом кружку вина.
Он лежал без сна, вспоминая родной Дон и город Новый Черкесск, который не без его великого труда и старания основан. Теперь там, а точнее в шести вёрстах от города, в Мишкине, остались жена и дочери.
При воспоминании о дочерях боль утихла, хотя и чувствовался ещё у сердца неприятный холодок. Дочек у Матвея Ивановича три: старшая Екатерина, средняя Анна и младшая Мария. Екатерина — падчерица, дочь второй жены, однако Матвей Иванович поровну делил внимание и любовь. Старшая и младшая обзавелись семьями, а средняя, Анна, пока одинока. И лицом, и статью, и характером удалась. Мужа б ей хорошего, чтобы счастье сполна испытала…
Утром Матвей Иванович был у Кутузова.
— Чем провинился, ваша светлость?
— Царская воля что Божья. Смогу ли перечить? — развёл руками Михаил Илларионович.
— Значит, решение окончательное?
— Что поделаешь, Матвей Иванович? Все ходим под Богом.
— Кому прикажете передать полки? — Больше всего боялся, что казаки попадут под начало неумного генерала, которых в армии было немало.
— Милорадович примет.
Милорадовича Матвей Иванович уважал: боевой генерал, не паркетный шаркун.
— А мне-то как?
— Находиться при мне. Вот придёт с Дона ополчение… Донское ополчение! Как же это он, Матвей Платов, забыл о нём? Ведь сам же писал оставшемуся за него наказному атаману Денисову, чтоб тот ускорил отправку казачьих полков… Вот оно, спасение! Казачьи ополченцы! Только согласится ли император оставить его во главе?.. Согласится! Уж если фельдмаршал обещал, то своего добьётся даже у царя. Не хотел же тот назначать главнокомандующим Михаила Илларионовича, а назначил-таки против своей воли! Народ потребовал.
— Спасибо, Михаил Илларионович!
— Война ещё не кончилась, атаман. Предстоит не только выгнать Наполеона из России, но и изничтожить. Схватить бы его, молодца… А? Что скажешь, Матвей Иванович?
— Схватить? Не легко это сделать. Вокруг него гвардия: и Молодая и Старая. Молодцы один к одному. Не подступиться… — Атаман пощипал в раздумье короткий ус. — Впрочем, подумать надо. Вот придёт казачье ополчение, тогда и можно размыслить, как устроить закидку на Бунапарта.
— Слышал я, что вы с ним встречались, с Бонапартом-то?
— Было такое. Даже одарил меня табакеркой. И Матвей Иванович достал её из кармана.
— Ну-тко, — протянул руку Кутузов. Он взял золотую, в большой пятак, вещицу и стал внимательно рассматривать. На крышке не очень искусно вделан антик, видны следы от украшений. Самих украшений нет. — Кто ж так над ней потрудился?
— Грешен малость, Михаил Илларионович. Бриллианты выломал, послал дочери. Тут был один особливо красив, Анне, моей средней, достался, на приданое. И портрет Бунапарта был. Только я его выломал, чего лик вражий при себе носить! Заменил антиком… Привык к ней, пять лет пользуюсь.
Матвей Иванович тяжело вздохнул.
— Не удручайся особо, атаман. Потерпи. Придут казаки с Дона, и примешь их под своё начало.
На первое сентября Кутузов назначил в деревеньке Фили Военный совет, чтобы определить дальнейший план действий и решить судьбу Москвы. Деревня находилась в двух вёрстах от Дорогомиловской заставы Москвы, всего в одном переходе.
Платов прибыл туда к четырём часам дня. Передав командование арьергардом Милорадовичу, он находился не у дел. Однако Кутузов распорядился пригласить его на совет.
Среди находившихся у избы главнокомандующего военных Матвей Иванович узнал генерала от инфантерии Дохтурова — командира шестого пехотного корпуса. Небольшого роста, плотно сбитый, он о чём-то говорил с высоким, худым генерал-лейтенантом Остерман-Толстым. Тот тоже командовал пехотным корпусом, четвёртым. Был здесь и командир первого кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Уваров и Коновницын, недавно вступивший в командование третьим пехотным корпусом, и начальник штаба 1-й Западной армии генерал-лейтенант Ермолов.