Александр резко вскинул голову. Его взгляд пронзил Вязмитинова.
— Из лучших побуждений? — повторил он, и каждое слово прозвучало, как приговор. — Мои приказы не обсуждаются, Сергей Кузьмич. Они исполняются. Это не «лучшие побуждения». Это измена. Прямое, открытое неповиновение! А популярность Платова… она лишь усугубляет его вину. Атаман становится символом неповиновения!
Он сделал шаг ближе к военному министру.
— Я приказываю. Немедленно подготовить приказ об аресте всей семьи Платова. Его супруги, детей. И семей всех полковников, что пошли за ним. Всех, кто замешан в этом своеволии.
Вязмитинов отшатнулся. Арест семей? Это… это уже слишком. Это удар не только по Платову, но по всему донскому казачеству.
— Ваше Императорское Величество… — пролепетал он, пытаясь найти нужные слова. — Это может… вызвать бунт в войсках на юге. Платов… он очень популярен среди казаков. Его называют «батькой». И… и потом. Казаки, что ушли на Хиву — они ведь… не принимали присяги Вам, Ваше Величество. Они присягали покойному Императору Павлу. Формально измены нет. Это… это не предательство короны. Это лишь… неведение.
Александр взорвался.
— Неведение⁈ Это дерзость! Это чудовищное своеволие! Присяга Императору есть присяга России!
Он резко отвернулся от Вязмитинова, его синий домино закрутился в вихре.
— Мне… мне душно здесь. Я хочу… свежего воздуха.
Он быстрым шагом, почти бегом, двинулся прочь от пораженного министра, прокладывая себе путь сквозь толпу ничего не подозревающих масок. Вязмитинов, оловянный лоб, не понял главного: этот поход, его успехи — это живое доказательство правоты покойного батюшки, это личный вызов его преемнику, пришедшему к власти благодаря заговору, вдохновителями которого были англичане, желавшие предотвратить индийскую авантюру Павла Первого. Об этом уже открыто шептались и… смеялись! Чем дальше, тем больше. Британская марионетка, не имеющая ни сил, ни возможностей обуздать энергию подвластного ему народа! Так про него говорили в петербургских салонах.
Генерал-майора Платова на сикхском берегу встречала триумфальная арка. Снаружи она была покрыта красным сукном с золотой отделкой, а внутри обшита желтым шелком. Чтобы достичь павильонов, приготовленных для встречи, атаман и его свита проследовали сквозь живой коридор из всадников, неподвижно замерших шпалерами. Горячие кони стояли недвижимо — каждый был укрыт драгоценным тканым узорчатым одеянием от ноздрей до хвоста, лишь глаза сверкали сквозь вырезанные окошки. Их темноликие наездники в блестящих латах хранили грозное молчание, но тальвары оставались в ножнах, усыпанных самоцветными каменьями. Палатки царской ставки на холме были огорожены холщовыми щитами, вокруг замерли почти стройные ряды моих гуркхов и семьдесят слонов в великолепном убранстве — на их спинах возвышались резные золоченые башни, увенчанные острыми резными шпилями. Живописное и поразительное зрелище — Сингх не поскупился и решил пустить пыль в глаза руси-казакам и их предводителю, знаменитому атаману-сипахсалару Платову.
Как я ни жаждал обняться со своими, но меня попросили остаться в свите махараджи, рядом с любимым слоном Ранджита. При появлении атамана Сингх спустился на землю и обратился к моему вождю со всей восточной изысканностью, не дожидаясь, пока он покинет коня. Его речь переводили два толмача — невзрачный тип подле атамана и очень толстый купец из Лахора, увешанный таким количеством золота, что было удивительно, как он мог стоять на ногах. Сам же махараджа, одетый в зеленый атлас, сверкал Кохинуром на запястье, на его шее висело ожерелье из огромных жемчугов.
— В ту счастливую минуту, когда благоухающие зефиры веяли из садов дружбы и приносили моим чувствам приятные благовония цветов ее, прибытие вашей светлости уподобилось утренней розе, вновь распустившаяся на ветке почтения. Каждое мое слово приветствия есть пурпуровый плод на древе уважения.
При этих словах громыхнули, салютуя, пушки. Большая толпа сикхов, окружавшая ставку, громко закричала, как я научил, «Сикхи руси бхай бхай!». Матвея Иванович моргнул и, слегка ошеломленный, обнялся с Ранджитом — для этого ему пришлось согнуться.
— Однако! — вырвалось у атамана, но он, держа покер-фейс, последовал за Сингхом под огромный навес из шелковой ткани перед шатром владыки Пенджаба, не удостоив меня и взглядом.