Он сделал паузу, давая мне осознать сказанное. Его глаза неотрывно следили за моей реакцией.
— Заплатите? — переспросил я, хотя все было ясно.
Бабу улыбнулся шире.
— Золотом, сахиб. Горами золота. В прямом смысле слова. Позвольте показать вам скромный знак моей искренности и платежеспособности.
Он поднялся с некоторым усилием. Я последовал за ним. Мы прошли через коридор, попали на огромную террасу второго этажа, выходящую во внутренний двор, залитый лунным светом и ароматом ночных цветов. В дальнем углу террасы, под нависающими резными балками, была неприметная, окованная железом дверь. Бабу достал из складок своего сложного наряда массивный старинный ключ, вставил его в замочную скважину. Скрипнули тяжелые петли.
За дверью начинался узкий каменный спуск, уходящий в темноту. Бабу взял со столика у двери небольшой, но яркий масляный фонарь в бронзовом обрамлении.
— Осторожно на ступенях, сахиб.
Мы начали спускаться. Прохладный, сыроватый воздух подвалов сменил удушливую ночную теплоту террасы. Лестница была крутой, ступени — стертыми временем и ногами. Мы спустились глубоко. Наконец, ступени закончились, и мы оказались в небольшом каменном предбаннике. Перед нами была еще одна дверь, еще более массивная, с огромным висячим замком. Бабу снова возился с ключами. Замок щелкнул, дверь со скрежетом отворилась.
Он поднял фонарь.
Свет ворвался в темноту и отразился. Отбился тысячами, десятками тысяч слепящих, желтых, холодных искр. Сперва я просто ослеп. Потом зрение привыкло, и я увидел.
Комната. Большая, выложенная каменными блоками. И в ней горы золота. Не сундуки. Не мешки. Оно лежало просто так. Грудами. Навалом. Как дрова. Как уголь.
Слитки. Тяжелые, тускло поблескивающие в свете фонаря прямоугольники. Их было сотни, сложенные небрежными штабелями вдоль стен.
Монеты. Целые холмы монет, рассыпанные между слитков и на них. Я различил английские гинеи с профилями королей, толстые индийские золотые мухры с персидской вязью, изящные афганские тилла, турецкие пиастры, даже, кажется, испанские дублоны — целый нумизматический музей, но в невообразимых масштабах. Золото струилось, переливалось, заполняя пространство комнаты до половины высоты. Его было больше, чем в сокровищнице хивинского хана, куда водил меня на беглый и потрясенный осмотр Платов после взятия города. Там было богато. Здесь было непостижимо. Казалось, воздух стал тяжелее, гуще от этого немого сияния. Запах металла, пыли и веков ударил в нос.
— Мои скромные сбережения, — прозвучал голос Бабу рядом, но я едва его слышал, ошеломленный открывшимся видом. — Часть этого богатства, значительная часть, может достаться вам. За вашу защиту во время неизбежного шторма, сахиб. Крор рупий. Десять миллионов!
Я молчал, глядя на это немое свидетельство невероятной финансовой мощи. Мысли путались. Такого богатства хватило бы, чтобы содержать армию годами. Чтобы купить лояльность целых провинций. Чтобы обеспечить безбедную жизнь не одному поколению. И все это — за то, чтобы поставить несколько десятков казаков караулить его дворец во время штурма? Казалось невероятным. Слишком просто. Слишком дорого за такую мелочь. Значит, был подвох. Или он боялся не просто мародерства, а чего-то большего? Может, знал, что англичане в отчаянии способны на что угодно? Или он знал что-то о грядущем штурме, что делало его дом особой мишенью?
Я повернулся к нему. В свете фонаря его лицо казалось высеченным из старого золота — добродушным, но непроницаемым.
— Это впечатляюще, Бабу, — нашел я наконец слова. — Ваше предложение требует осмысления. И обсуждения с моим командованием. Но вы упомянули только о защите вашего дома. А что с городом? С его жителями? «Черный Город» не имеет таких крепких стен.
Бабу вздохнул, развел руками. Браслеты звякнули.
— Город велик, сахиб. Я могу отвечать только за то, что в моих силах. За тех, кого могу укрыть под своей крышей. Остальное в руках богов и военной необходимости. Я всего лишь банкир, старающийся спасти то, что ему дорого, и тех, кто ему доверился.
Его ответ был честен в своей циничной откровенности. Он покупал спасение для себя и своей гильдии, его личной касты, не имевшей отношения к традиционным варнам. Остальных это не касалось. В этом была жестокая логика Калькутты, города двух миров.
Мы поднялись обратно на террасу. Ночной воздух показался невероятно свежим после спертой атмосферы золотого склепа. Бабу запер дверь, повернулся ко мне. Его лицо снова сияло привычной жизнерадостностью, будто мы только что вернулись с прогулки, а не из подземного царства Мамоны.