На что один человек с взъерошенными и черными волосами, как у цыгана, ответил им, что у батьки-атамана нет времени с нами травить языками, он сейчас воюет с большевиками.
- Где? – спросил сотник.
- Он там за сахарным заводом! – махнул рукою “цыган”, чтобы они отстали, и в это время на той стороне сахарного завода заработал пулемет. Одна очередь, другая, третья, но никто из повстанцев не обратил на это никакого внимания, никакого тебе страха, они продолжали дальше носить тяжелые мешки.
Бачинский с Горняком, крадучись под стенами, прошли на другую сторону сахарного завода, откуда слышалась стрельба. Опа! Здоровый казарлюга в темно-красном жупане примостился на дереве и стрелял вдаль, где не было видно ни одной души, ни мишени.
Сотник Бачинский поднес к глазам бинокль.
- Ничего не понимаю, никого нет, - сказал он. - Может, ему те большевики кажутся?
Они подошли ближе. Бачинский подождал, пока атаман Шулика выпустит еще одну очередь, тогда громко кашлянул. Неохотно атаман обернулся, посмотрел на визитеров, как пес на муку, потом слез с дерева, и теперь уже они смотрели на Шулику такими глазами, как будто он спустился к ним не с дерева, а слез по лестнице с неба. Вишневый жупан на Шулике был пошит из такого материала, которым обшивают сидения вагонов первого класса и который батько-атаман или его хлопцы, очевидно, содрали с дивана вагона-салона. К этому жупану полностью шли широченные синие шаровары с таким низким напуском по голенищам, что из-под калош выглядывали только загнутые носки сапог, отчего казалось, что батько-атаман не идет, а прыгает по земле. На поясе у Шулика красовалась короткая кривая сабля-ятаган, а также маузер в деревянной кобуре, бомба и люлька.
- Много басурман положил?- спросил Бачинский.
- Отсюда не видно, - важно ответил Шулика. – А пулемет хороший. Только тяга слабенькая.
- Так, - согласился сотник. – Тяга слабенькая, после хорошей работы трескается. –
43
Но чтобы не терять времени, нам нужно поговорить о приказе штаба корпуса о совместном наступлении.
Тот с прижмуренным одним глазом обмерял с ног до головы сотника Бачинского, потом посмотрел на поручика Горняка и с какой-то дурковатой радости выкрикнул:
- А я не пойду!
- Как так - не пойдете?
- А так, не пойду – и все! Потому что вы австрияки!
Бачинский с Горняком переглянулись: такое они слышали не впервые. Когда перешли Збруч, и усталые и голодные маршировали селами, люди, выглядывавшие из-за заборов, называли их австрияками, немцами и даже англичанами. И ни до кого нельзя было подступить, каждый двор являл собою отдельную республику, какую охранял пес на длинной веревке, а ее президентом был сердитый и хитрый дядько в длинной российской шинели. Не обращая внимания на летний жар, здесь все мужики ходили в шинелях, киреях, длинных свитах или даже в кожушках. Они исподлобья смотрели на запорошенных стрельцов, которые шли и шли нескончаемой колонной, наклонившихся под весом наплечников. Их одежда была серой от пыли, запыленные лица заливали грязные потоки пота.
Вслед за пехотою ехали пушкари, которые сидели на лафетах и тряслись на выбоинах вместе с пушками, запряженных в две пары лошадей. Колонна оставляла на дороге глубокие колеи. Толстые стволы с черными жерлами, темно-бурые стальные щиты, испещренные пуляли и осколками, подобно тифу, не радовали селян.
Над заборами свисали ветки спелых вишен, каждый стрелец тянулся к ним глазами. (Мирону казалось, что внутри него все сгорело), но никто не сорвал и ягодки. Они, галичане, лучше тех дядьков в шинелях знали, что такое собственность. Они были самой дисциплинированной армией в мире. Самой молодой и самой дисциплинированной. Пройдя сотни верст Великою Украиною, они не реквизировали ни одной крошки хлеба, а когда настала уборочная, пошли между боями к людям помогать собирать урожай за пятый сноп. Были даже уборочные сотни. Тогда все и увидели, кто такие галичане, каков их разговор и честь.
- Куда идете? – спрашивали их люди.
И ответ всегда был один:
- Идем на Львов через Киев.
Бачинский не предполагал, что атаман обзовет их австрияками, и это было негоже услышать такое от атамана, с которым вместе идти в бой. Тут как раз время было послать Шулику до дидька, но куренной Бачинский имел приказ, и к тому же он был самым дисциплинированным сотником самой дисциплинированной армии. Поэтому ему объяснили красиво:
- Мы не австрияки, пан атаман, мы галичане...
- Знаю, - сказал Шулика. – Но порядки у вас, как у тех австрияк. После боя вы не разрешаете делить ясырь.
- Какой ясырь?
- Ну, добычу, - не моргнув глазом, пояснил Шулика. – Должна же казачня чем-то поживиться после боя? В противном случае, какой интерес подставлять лбы под пули?