- А ваши пушкари такие же быстрые? – поинтересовался Данило Бизан.
Маруся уловила его иронию, но не отнеслась к ней серьезно.
- Имеем две полевые трехдюймовые пушки. И две гаубицы, только что вытащены из Тетерева.
- Из речки? – удивился Данило Бизан.
- А что? Смазанные пушки хорошо сохраняются в воде. А быстрые ли наши артиллеристы? Увидите. Когда летят через поле, то пушки прыгают, как лягушки.
- И метко бьют? – допытывался Бизан.
- Еще как! Но главное не в том, куда попадают пушки.
- А в чем?
- В том, что они поднимают дух казаков.
- И пугают врага, - добавил поручик Тарковский.
- Попал, не попал, а страх нагнал.
- Златоглавый Киев не стоит обстреливать из пушек, - сказал Данило Бизан. – Не надо разрушать храм, даже если там прячется враг.
В походе на Киев галичане увидели нечто поприятнее. Взять столицу для них значило более всякого триумфа. Взятие Киева для них означало возвращение веры, а, может, и самого Бога.
- Нет, - сказала Маруся. – Вы ошибаетесь.
- В чем? – спросил Данило Бизан.
- Врага нужно уничтожать везде. Руины храма иногда святее, чем его название.
- Перебью ваш разговор, - встрял в разговор старшина 2-го куреня сотник Станимир, коснувшись рукой своего правого уса. – А сколько вам, ясна пани, лет?
48
- Двадцать, - не моргнув глазом, сказала Маруся.
Старшина переглянулся с другими старшинами, повел бровями.
- А казалось, что вы моложе! – продолжил сотник Станимир.
- Я родилась на молодой месяц.
“Может, на солнце, - подумал Мирон Горняк. - Только молодое весеннее солнце могло подарить такую золотую косу. И веснушки, и родинки над углом губ, и магический блеск глаз. Не колдовской, а сине-горячий тревожный блеск”.
- Давайте к делу, панове! – сказала Маруся. – Мы же не на праздник идем в Киев? Правда?
В это же время, когда Василь Бачинский развернул на столе карту, прискакал связной и передал новый приказ корпусного начальства штаба атамана Лобковича. Галичане должны на рассвете собраться в Житомире и железной дорогой двинуться на Киев через Козятин. Марусе разрешалось присоединиться к ним возле Фастова, и то только конным отрядом.
- Марусе... разрешается, – скептически усмехнулся поручик Горняк. – У них что-то семь пятниц на неделю.
Марусю приказ не смутил.
- Мы там будем быстрее вас, - сказала она и, стукнув шпорами, поднялась из-за стола.
Глава пятая
I
Возле Фастова курень сотника Бачинского попал в такое окружение, что казалось, ему пришел конец.
Вначале все складывалось наилучшим образом, но после артиллерийского обстрела вражеских позиций галичане пошли в наступление и возле Трилесов смяли красную лаву, принудив их к отступлению. Разогнанный враг, беспорядочно отстреливаясь, бежал вдоль железной дороги. Подогретые успехом, стрельцы, сколько было духа, бросились вперед, но тут из-за насыпи выскочила красная конница и с диким гиканьем начал окружать их с тыла.
Бачинский почувствовал, как у него внутри что-то оторвалось. Замешательство охватило старшин, стрельцов, Мирон Горняк старался вспомнить команду, какую подают в моменты такого смертельного окружения, но на мысль всплыло только “Отче наш...”
- Пулеметы! – раскатисто, изо всех сил закричал присутствующим старшина 2-го куреня сотник Станимир. – Пулеметы к бою!
Команда покатилась от сотни к сотне. Широко растянутая полем команда, заставляла стрельцов собираться в толпы под прикрытием пулеметов. Стрельцы на ходу насаживали на стволы штыки.
Первые конники на правом крыле врезались в галицкие ряды, несколько стрельцов упало под саблями красных. Застрочили пулеметы, прогремели винтовочные выстрелы, дико заржали кони. Густой туманный воздух запах смертью. Нервная дрожь пробежала по телу Мирона, мгновенно он увидел всю свою сотню. Лица стрельцов смешались, Мирон видел такие лица только под Янчином, когда польский генерал Галер бросил против галичан армию из шести дивизий вооруженных до зубов французов. Это были лица тех, которые безоглядно шли на смерть, и каждый думал только о том, как продать свою жизнь подороже.
- Пускай будет воля Твоя... – Мирон с трудом сдержал нервное дрожание, которое, собралось под сердцем в тугой клубок.
Ему казалось, что каждый стрелец что-то кричит, но за громкой стрельбой ничего не было слышно. Он поймал только голос Петра Гультайчука, который рядом строчил из пулемета, напевая песенку, услышанную у кого-то уже на великой Украине... “Бабуся родненькая, ты всегда помогаешь, какая же у меня беда, ты, может, узнаешь!”, - спокойно, без надрыва, пел Гультайчук, аккомпанируя себе на пулемете веселую песенку смерти. Под эту песенку уже не один кавалерист завис на коне вниз головой, которого поразила пулеметная очередь. Другие конники падали вместе с лошадями, красиво ложились справа от своего четвероногого друга, обняв его за шею.