Интернационал.
- Вместо молитвы? – спросила Маруся.
- Мы в Бога не верим, - парень уже цокотал зубами, но пытался держать фасон.
- Ну, если вы так хотите себя отпеть, то, пожалуйста...
Они плотнее сошлись в шеренгу и, касаясь плеча друг друга, затянули: “Вставай, проклятьем заклейменный...” Пели не в лад, но так воодушевленно и натянуто, что на шеях выкатывались жилы. Это было очень волнительно, певцы в эту торжественную минуту смотрели в небо, затем переключились смотреть на своего командира, что так и лежал возле скирды носом в землю. Невольно выходило так, как будто бы его просили, что, мол, вставай, проклятьем “заклейменный”, весь мир голодный, а ты вылеживаешься тут под скирдою. Моторошным казалось их пение, даже не пение, а хлипкое завывание, от которого у Маруси по спине пробежали мурашки.
- Так когда-то моя коза на льду кричала, - подытожил Сакив Галдун.
- А говорят они по-нашему, - сказал жалостливый Никита Шульга. – Может, всыпем плеткой, и пускай идут себе домой?
- Хорошо, - согласилась Маруся, - но сначала давайте спросим у них, - и обратилась к парню, который стучал зубами: - Чтобы вы сделали, если бы нас захватили в плен?
Тот сделал глубокий вздох. Он чувствовал, что все, кто стоял за ним в шеренге, напряженно ждали ответа.
- Контру мы расстреливаем, - наконец, выдохнул он.
Маруся посмотрел на Никиту Шульгу.
- Слышал, контра?
Никита жалостно кивнул головой, и под ним заскрипело седло.
К ним уже спешил Льодзью Липка с обнаженной саблей. Он вытянул придавленную Киргизом ногу, и, шкандыбая боком, приближался к своим. Льодзью боялся опоздать.
Маруся отошла за скирду и закрыла ладонями уши.
Короткие стоны слышались больше, чем выстрелы.
- Пах-ах-ах-ах...
С поля послышался шум. Обернувшись в левую сторону, она увидела, что в их сторону широкой лавой движется пехота. То были стрельцы 2-го куреня, который шел на помощь Марусе.
Один галичанин, нарушая боевой строй, вырвался далеко вперед, Маруся узнала его. Он был из тех хлопцев, которых узнают издалека.
IV
Жестокий бой состоялся на следующий день возле Глевахи, где красные заняли
удобные позиции на буграх и вдоль железнодорожной насыпи. Здесь курсировали три их
57
бронепоезда.
Перед боем настала тяжелая тишина. Потом в небе, над головами стрельцов, появились одна за другой белые тучи, разорвались шрапнели и только после того
послышались удары пушек. Вражеская артиллерия окопалась перед селом за мельницами,
и лупила издалека по пристреленному месту. Тут и там к небу поднимались черные столбы земли. Когда вверху со свистом пролетел артиллерийский снаряд, все пригибались, втянув головы в плечи, как будто бы от стрельбы можно спрятаться. Они знали, что пощадить мог только счастливый случай. Как это случилось с Михасем Працивым. Мирон сам видел, как черный гейзер земли накрыл с головой Михася, пристрелянный снаряд упал рядом с ним, но когда порох и дым рассеялись, Михась поднялся с земли целый-целехонький. Он потрогал свою голову, есть ли она на шее, потом поднял к небу глаза, перекрестился. Удивительно, каким сосредоточенным и последовательным был Михась Працив после такой оказии, он старательно обтрусился, и затем, часто хлопая глазами, осмотрелся вокруг, и стал искать винтовку и фуражку, которые нечистая сила разбросала неизвестно куда.
Хлопцы откуда- то ему кричали, но Михась ничего не слышал. Его красивое, как земля лицо, было чужим и неподвижным. Только когда Петро Гультайчук подал ему винтовку, лицо Михася задвигалось такой улыбкой, что с его щек посыпались кусочки земли. А стрелецкую фуражку не нашли. Михась любил свою темно-синюю фуражку с твердым околышем и называл ее шапкой. Вероятно, соблазнилась нечистая сила и забрала ее себе, удивительно только, что не забрала вместе с головой.
- Такое бывает один раз на тысячу, - пояснил сотник Станимир, – это когда ты, мужчина, попадаешь в “мертвое пространство” выстрела. Только мертвое пространство дает шанс на жизнь.
Под Глевахою многие такого шанса не имели. Галичане перли на Киев безоглядно, хотя и несли немалые потери. В каждом проблеске на горизонте им чудились золотые башни киевских церквей. Еще немного, и они сломят большевиков, помолятся в тех церквах, а потом вместе с надднепровскими братьями пойдут на Львов.
Из бронепоездов также били пушки и секли пулеметы, слабые выстрелы шрапнели обсыпали стрельцов свинцом. Красные кидались в контрнаступление развернутым фронтом, но снова и снова вынуждены были возвращаться к своим окопам, оставляя сзади себя много убитых и тяжелораненых.