Мостик скорее напоминал кладку, они вдвоем еле помещались на нем, Мирон поддерживал Марусю за локоть, так как деревянные кругляки были расшатаны и скользкие, но как раз посреди мостика она поскользнулась и, падая, потянула за собой Мирона. Он еще крепче поймал ее за локоть, чтобы удержать, но и сам утратил равновесие, и они оба свалились в речку. Упали почти торчмя так, что аж волны покатились к берегу и немного побарахтались, пока Мирон, поймав в одну руку стрелецкую фуражку и казацкую шапку, другой вытянул на берег Марусю. Промокшие до нитки, стояли они один против другого и тряслись больше от смеха, чем от холода, и оба как будто бы по команде расстегнули пояса вместе с кобурой, достали револьверы, вылили из кобур воду, а дальше... нужно было отжимать одежду, и эти двое молодых людей еще долго стояли один против другого, пока, наконец, пошли в лозы. Мирон стал за раскидистый куст, повернулся спиной туда, где в потемках пропала Маруся, снял тяжелые ботинки, вылил из них воду, отжал обмотки, а изношенную стрелецкую рубашку не отжимал, чтобы не разлезлась, а только, собрав ее в клубок, выдавил воду, легонько взмахнул и повесил на ветку, чтобы просохла, пока не управится с брюками и белизною.
Из-за леса выплыл красный месяц, который обещал назавтра ветер или бурю. После того как Мирон снял мокрую одежду, стало теплее, но его трясло от мелкой дрожи, которая шла откуда-то изнутри.
- Смотри! – услышал он позади себя голос Маруси. – Смотри, что я тебе принесла.
Мирон невольно оглянулся и увидел, что она голая, но Маруся не видела, ни своей, ни его наготы, это была Ева, которая еще не откусила запрещенного плода, она была
сосредоточена только на том, что держала в руке. Маруся стояла за пять шагов от него,
66
Мирон не мог рассмотреть, что там у нее в пригоршне, и они пошли навстречу один другому. Ее рука потянулась к Мирону, и она сказала, чтобы он взял это в обе ладони. Мирон бережно переложил из ее руки в свою пригоршню это маленькое чудо и увидел, что это небольшая птичка, не больше ласточки, только она была серая с белой шейкой.
- Это плиска, - сказала Маруся. – Слышишь, как бьется у нее сердце?
Две точки глаз были совсем спокойные, а в теплом тельце слышались такие пружинистые толчки, как будто Мирон держал в руках не птичку, а сердце.
- Слышу, - сказал он.
- Теперь отпусти ее.
Мирон раскрыл ладони, плиска взлетела в небо, и он посмотрел на Марусю. После купели ее груди сжались, маленькие девичьи соски были похожи на две смородинки, что красновато отсвечивали против красной луны.
- Тебе холодно? – спросил он.
- А что? – переспросила она.
Они обнялись.
II
Следующий день выдался ветреным. На позициях галичан было спокойно, горячую работу имели только разведчики, которые подходили ближе к киевским окраинам. Над Глевахою пролетел украинский аэроплан с желто-голубыми знаками на крыльях и черным трезубом на хвосте. Летел он так низко, что стрельцы видели летчика в шлеме и защитных очках – говорили, что он разведал все, что творится в Киеве по ту сторону Днепра. Своя “авиация” придала стрельцам необычное выражение бодрости от увиденного, они рассказывали один другому, какие хорошие самолеты имела галицкая армия – под Винницей в готовности стоит целый самолетный полк, в нем есть австрийские “альбатросы”, немецкие “фокеры” и даже французские “нюпорты”, которые делают полторы сотни километров в час. На одном из них летал сын самого Ивана Франко.
- Та я видел, - говорил Михась Працив, который уцелел в “мертвом пространстве” пушечного выстрела и даже не заикался. – Прошлый год в ноябре я видел Петра Франка на Замковой Горе в Львове (в день, когда украинцы захватили власть в Галичине, в результате чего была образована Западная Украинская Народная Республика (ЗУНР).
- На самолете? - не верили стрельцы. – Какой он?
- Да такой, что может летать, - улыбался Михась Працив.
- Да понятно, а какой он из себя? – надоедали хлопцы.
- Какой-какой? – сердился Михась, подозревая, что ему не верят. – Такой, как его отец.
- Ну почему он стал летать? – спросил Петро Гультайчук
- Кто?
- Франко!
- Может, и он
67
- Та такой, - повторялся Михась Працив.
Несколько далеких пушечных выстрелов донес ветер где-то от Белой Церкви. Василь Бачинский был убежден, что это атаман Зеленый встречал авангард деникинцев, которые также рвались к Киеву левым и правым берегом Днепра. От корпусного начальника штаба сотник Бачинский узнал, что к Белой Церкви подошла Терская пластунская бригада Добровольческой армии. Атаман Зеленый со своей Днепровской дивизией не был связан военной “дипломатией”, поэтому действовал по собственному усмотрению, как подсказывало сердце. А сердце говорило, что чужеземец есть чужеземец, и каждый из них не приходит с добром. Пускай он будет красный или белый, серый или желтый, но если попер на твою землю, то не спрашивай у него, что он думает делать дальше, а покажи пришельцу, сколько стоит фунт свинца на украинской ярмарке.