74
III
Бессарабский рынок уже седьмой год стоял среди Киева, а такого гула не видел. Случилось это вскоре после того, как под его крышу зашел человек в соломенной шляпе и вышитой белой рубашке. Никто из торгующих не мог и подумать, что этот сухой хлопец разрисовал фасад Бессарабки росписью: “Селянин с быками”. Он же Алексей Тюремец, недавний ученик киевского художественного училища, еще установил железных гусей на главных воротах крытого рынка. Было... Было, но прошло – тяжелая болезнь высушила силу Алексея, и он от того не мог пойти в украинское войско. С завистью смотрел он на каждого стрельца.
На рынок Алексей заскочил купить цветы, но здесь уже не было ни веточки. Раздосадованный Алексей двинулся к выходу, но тут базарный шум затих и все головы в платках, картузах, шляпах, простоволосые повернули в сторону ворот, на которых сидели Алексеевы железные гуси. Ах!!! На рынок важно въехала на белом коне юная девушка, одетая по-казацки и в папахе с красным шлыком, в сапогах с острогами. За спиной у нее висел карабин, при поясе была кобура с револьвером, из-под папахи на плечо свисала золотая коса. Чудо казачку сопровождали трое гордых всадников, которые сверху поглядывали на торговцев, обложенных разными хозяйственными сундуками. Девушка также присматривалась к людям и товару. Один сельский дядько, которому чуть не влетела в рот муха, вдруг снял с головы шляпу, низко поклонился и крикнул громко так, что его услышала вся Бессарабка:
- Здоровы булы, пани Маруся!
- И вы будьте здоровы, с воскресением! – поздоровалась девушка.
- Маруся... руся-ся, - прошелестело рядами, и все мужчины сняли с голов шапки, фуражки, шляпы.
Алексей Тюремец, собрав в руке шляпу, подошел ближе к всадникам и спросил дрожащим от волнения голосом:
- Вы пани Маруся?
- Да, – она так любезно ему улыбнулась, что у Алексея перехватило дыхание. Он зашелся сухим сдавленным кашлем.
Девушка вежливо ожидала, когда он сможет говорить. И Алексей Тюремец, наконец, спросил:
- Когда же засветится украинская булава?
Она смотрела на него с теплой улыбкой.
- Тогда, - сказала уважительно, - когда мы поднимем ее к солнцу.
Девушка с казаками так же важно выехала с рынка. Алексей Тюремец выбежал за ними вслед.
Напротив Бессарабки стояла еще сотня всадников. Алексей думал, что они поедут Крещатиком к городскому правлению. Но нет, девушка повела казачков Бибикивским бульваром вверх. Алексей провожал их взглядом, пока всадники не исчезли с его глаз.
75
Глава восьмая
I
Все галичане, которые находились на охране городской Думы, были арестованы деникинцами. Пленных, как стадо овец, перегнали через цепной мост на левый берег Днепра в Дарницу и довели до железнодорожной станции, возле которой находились старые летние бараки. Эти деревянные бараки остались еще ли не с петровских времен, когда-то тут была станица для временного удержания разных острожников и переселенцев. Сюда и загнали стрельцов и старшин, которых захватили в плен. Положение было унизительное, но не такое страшное, как кое-кто ожидал, так как со временем они назовут это “почетным пленом”. Почетным потому, что галичане стали первыми военнопленными деникинцев, которые не знали, как с ними обращаться. Захваченных большевиков они сразу расстреливали, жалели только тех, кто переходил на их сторону. С галичанами было другое. По договору Кравса и Бродова их всех должны были отпустить, но деникинцы “забыли”, или решили подождать, как оно дальше сложится с этими “союзниками”. Пленных держали за колючей проволокой, но режим был не из плохих – они свободно передвигались по лагерю, днем ходили на разные работы под охраной нескольких конвоиров, от которых не трудно было и убежать. Но никто не знал, куда бежать. По оба берега Днепра стояли белогвардейцы, галицкие корпуса откатились за демаркационную линию аж до Попильни, Сквиры и Козятина. Пробираться к своим можно было маленькими группами по три-четыре человека, имея надежных проводников, которые показали бы “тропу” через Днепр и дальше на Запад. Однако “свои люди” из киевского подполья передали, что бежать сейчас не нужно, так как наши войска снова вернутся в Киев, и тогда пленные, вооружившись с помощью повстанцев, ударят вместе с ними по врагу с тыла. То есть терпите, пока терпится. Не так, как всем, терпелось Мирону Горняку. Он был поручик, и его закрыли отдельно от всех в каком-то сарае с маленьким, как ладонь, оконцем, и надели на него старые ржавые кандалы, которые, вероятно, носил еще Кармелюк. Или, может, они тут остались от какого-то столетнего варнака, который, бедный, умер в плену, так как таких кандалов Мирон еще не видел.