Одуреть можно! Другой газетер “прыгнул” еще выше – он писал, что на месте погибшего атамана Соколовского атаманшей стала его верная жена Мария. Боясь, что враг поглумится над ее мертвым мужем, она возит его тело с собой, зарывая в землю только на некоторое время, когда доводится отдыхать между боями. Но когда атаманша шла в наступление, она снова отрывала своего мертвого мужа и брала его на тачанку. Вот же выходит так, что “славный атаман Соколовский продолжал воевать с большевиками даже после смерти”, - пафосно коротко заканчивал статью борзописец, вероятно, не выходя из редакции дальше житомирской ресторации. Селяне в окрестностях больше шептались о Марусиной “скорби”, про несколько возов золота, которые она, остановив секретный поезд, отобрала у большевистских командиров и хранит в лесу. Шумели также, что Маруся колдунья, потому и не берет ее пуля. Однажды возле Латаевки атаманша все же попала в лапы большевиков. Красный командир хотел порешить ее собственноручно, но когда выстрелил в Марусю из револьвера, она выставила вперед ладонь и отвела пулю. Одни говорили, отвела, другие утверждали, что Маруся ее поймала, но потом, когда раскрыла ладонь, оказалось, что в руке у нее не пуля, а желудь. Разозленный комиссар поставил против атаманши целый отряд солдат, те навели винтовки, комиссар подал знак, но Маруся даже не пошевелилась. И тут уже одни говорили, что солдаты, увидев перед собой красавицу, умышленно стреляли мимо, другие утверждали, что нет, это Маруся так посмотрела им в глаза, что у каждого дрогнула рука. Придя в недоумение, комиссар приказал связать Марусю колодезной веревкой и бросить в холодную яму, чтобы придумать ей как можно более тяжелую кару – возможно, сжечь на костре, как это в старину делали с ведьмами. Но когда утром он спустился в каменный погреб, Маруси там
81
не было. С потолка свисала петля от той веревки, которой вчера по рукам и ногам связали атаманшу и, остолбенев, комиссар сам полез в петлю... Ходил слух, что Маруся чернокнижница, что она знает магию старых волхвов, делает их ведические обряды, поэтому она владеет такой чудодейственной силой, какой не имеет ни одна ведьма. Но так говорил тот, кто не знал, что это дитя выросло в церкви, и было ближе к Богу, чем другие. Бывалые атаманы, которые относились к этим рассказам с недоверчиво-благодарной улыбкой, теперь ели Марусю глазами, не пряча своего интереса и добродушного удивления – перед ними была не суровая ведьма-язычница, какой они представляли Марусю, а простая веснушчатая девушка, и даже не дебелая боевая молодица, а настолько легкая, что и конь не чувствовал ее под собой. Жеребец был настоящий, тут ничего не скажешь, а наездница – только и того, что одета по-казацки: в папахе, зеленой чумарке, в сапогах с “острогами”, не хватало только сабли. Но вместо сабли на поясе у нее висел австрийский штык с золотой ручкой – и по этому штыку с тесьмой на ручке бывалые атаманы имели возможность понять, что Маруся подружилась с галичанами. Она также посматривала на них с нескрываемым интересом, слыша раньше про Бугая, Лихо, Пяту, меньше про Голуба и Шума и совсем ничего не знала про Дьякова, который и здесь держался особо, замкнуто, молчал, как немой. Хотя Дьяков был среди них самый старший, переступил за тридцатку, но его костлявое, темное от щетины лицо сковало холодное безразличие, он не ввязывался в разговор, губы его были стиснуты как у мертвеца. Позже, когда он, наконец, отозвался, оказалось, что Дьяков россиянин, и Маруся подумала, что он стыдится разговаривать с ними по-московски, поэтому и молчит, как безъязыкий. Тогда она еще не знала, что уральца Василия Дьякова привез в свой край Данило Терпило, который со временем стал атаманом Зеленым. Под конец Мировой войны они подружились на Западном фронте, где штабной писарь Терпило занимался украинизацией Путивльского полка – и так успешно, что привез на Обуховщину уральца Василия Дьякова бороться с большевиками. Возглавив в Днепровской дивизии полк, Дьяков получил такую громкую славу, что на него началась охота киевского чека. Дикой была эта охота. Чекисты дошли даже до того, что его жену с маленькой дочерью, которые жили на краю России, привезли в Киев. Они посадили их в Лукьяновскую тюрьму, чтобы взять на крючок атамана. Узнав об этом, Дьяков начал ломать голову, как освободить родных из неволи. Он договорился со своими людьми о подкупе надзирателя, который мог помочь заключенным выскользнуть за тюремные стены. Однако операция не удалась – во время побега жена и дочь Василия Дьякова были убиты. Чекисты на этом не успокоились. Они отрубили головы жене и ребенку и послали их атаману Дьякову в подарочном ящике из красного дерева. Там была еще записка: “Изменнику от его верной любовницы смерти”. Дьяков хотел застрелиться, но в последнюю минуту остановила мысль: “А кто отомстит?”. И теперь месть стала его работой. Дьяков сделался таким жестоким, что его карательные операции наводили страх даже на своих. Однажды поймав чекистку Азу из Ржищева, которая взяла себе агентурное прозвище Амазонка, Дьяков отрезал ей правую грудь – он где-то читал, что такое делали амазонки, чтобы сиська не мешала стрелять из лука. Атаман Зеленый пытался обуздать Дьякова, ругал его, грозился расстрелять, но уральцу были безразличны и угрозы, и смерть. У него в мыслях было одно. Зеленый много чего прощал атаману, вспоминая о ящике с отрезанными