- Не я, - сказала Маруся, – мы с казаками.
- Так зарубали же?
- А что, нужно было постричь? – остро посмотрела Маруся на Бугая. – Я не
85
парикмахер.
- Такая юная и любишь... проливать кровь? – спросил эмоционально Пята.
- А что, на войне может быть по-другому? – удивилась Маруся. – Или, может, вы мне подскажите другой способ, как бороться с оккупантами?
- Оккупанта можно прогнать.
- Метлою? – из ее груди вырвался громкий смех, а лицо было бесстрастным. – Или палкой?
- Ну, почему же палкой? – неуверенно проговорил Пята.
- Тогда объясните мне, как – и я подарю вам свое вооружение, - сказала Маруся. – Вы думаете, мне нравится проливать кровь? Я учительница. И братья мои были учителями. Мы не собирались убивать. Но пришел завоеватель, и здесь уже есть одна правда: или он тебя, или ты его. По-другому не бывает.
Все смотрели на Марусю. Пяту как будто бы никто и не видел. Даже Дьяков поднял на нее свои безразличные холодные глаза.
- Мы говорили про настоятеля Божьей обители, а не о завоевателях, - сказал Пята. – Он стал на сторону врага. Не под угрозой смерти, а сам сделал свой выбор. И знаете почему?
- Так как он московский поп, - сказал Бугай.
- Нет, - перебила Маруся. – Помимо этого, он стал на сторону врага, потому что считал врага сильнее вас. Много есть таких, которые, не оглядываясь, станут на сторону сильнейшего. Такой у них инстинкт самосохранения. Поэтому мы обязаны показать людям, в первую очередь нашим забитым селянам, что мы сильнее. Что мы взяли в руки оружие не для того, чтобы стричь заблудившихся овец.
Это еще сильнее укололо Пяту. Досадно было от того, что история про росстриг игумена, которая раньше всем нравилась, теперь делала из него какого-то изгоя. Но он сказал как можно спокойнее:
- Если ты такая бедовая, то может, выпьешь с нами, наконец?
- А что ж... – Маруся достала из кармана небольшой платок, вытерла им руки после печеной картошки и по-женски спрятала в рукав. Налила из бутылки половину кружки и, подняв высоко вверх, обратилась к товариществу: - Будем!
Наклонив кружку, Маруся показала ее дно Пяте. Бывалые атаманы передернулись. Маруся вытерла губы рукавом и так лукаво подмигнула Пяте, что его лицо взялось свекольными пятнами.
- А это правда, что ты... той... – Пята едва не сказал “ведьма”, но смекнул и спросил: - Что тебя хотели сжечь на костре?
- Правда, - сказала Маруся. – Но я не горю.
- Как?
- А так, не горю, и все.
Она сняла с пояса австрийский штык с золотой ручкой и подошла к костру, который дышал жаром. Достав из рукава платок, Маруся наколола его на носок штыка и
поднесла к огню. Платок загорелся как факел. Все удивленно ждали, что будет дальше. Маруся помахала зажженным платком перед носами атаманов, потом взяла огонь в руки и
собрала в ладонях. Развернув платок, она снова вытерла им руки. На ткани не было и
86
следа от огня. Бывалые атаманы вытаращили глаза.
- Так, может, ты и пули можешь отворачивать? – спросил с издевкой Пята.
- Могу, - сказала Маруся.
Она достала из кобуры наган и бросила Пяте неожиданно так, что тот поймал его за ствол, нацеленный ему в грудь.
- Стреляй! – она обратилась к нему на “ты”.
- Куда? – растерянно спросил Пята.
- В меня стреляй, - сказала Маруся. – Не в себя же.
Пята какую-то минуту колебался, потом поймал наган за ручку, резко нацелил ствол в Марусю и потянул пальцем скобу спускового крючка. Маруся не моргнула глазом.
- Да иди ты! – сказал Пята и сердито бросил в сторону ее наган.
Атаманы перевели дух.
Маруся достала из нагана барабан, проверила, чтобы видели все, что он полный, и спрятала наган в кобуру.
Только тут атаманы облегченно засмеялись. Все, за исключением Пяты. Может, из этой последней выходки Маруси никто из них не понял, что за полминуты атаманша обманула их дважды. Крепкую, как огонь горилку, она вылила в рукав на платок, поэтому на платке горела не ткань, а горилка.
- Теперь я верю, - Пята сказал громко то, о чем вместе подумали Ангел, Бугай, Голуб, Шум и Лихо. На лице Дьякова проскользнула холодная усмешка.
- Пани атаманша, - поднялся Ангел. – Теперь к Несмиянову я без вас не поеду.
Глава десятая
I
Маруся давно хотела повидать Степана, один он, брат, у нее остался, но, когда выслала разведку в Янивцы, оказалось, что там разместились деникинцы. Зашло их, господ, в село немало – конники, пехота, и грабили все, что видели – скотину, продукты, фураж, где у кого какая одежонка была – и ту хапали из сундуков, сдирали с людей, глумились над женщинами и девушками. Недаром их Добровольческую армию селяне называли Гребармия.
Маруся решила ударить на Янивцы на рассвете, но с нападением она опоздала, так как на помощь ее отряду подходил со своим отрядом атаман Петро Филоненко. Атаман Филоненко уже воевал в бригаде Дмитрия Соколовского (сошлись они возле Звягиля), а после гибели братьев подчинился Марусе. Он также учился в Радомышле, окончил там Хозяйственную школу. Филоненко был старше Соколовской на пять лет. Если бы встретил, не отдал бы никому. Это шутка, а если серьезно говорить об этом, то атаман Филоненко, теперь о такой невесте не смел даже думать. В одном из боев он потерял глаз и покалечил правую руку. Саблю Филоненко не покинул, взял в левую, но какой он теперь кавалер? Только и того, что иногда придет Марусе на помощь и посмотрит на нее хоть одним уцелевшим глазом. Дождавшись атамана Филоненко, Маруся поставила его отряд в резерв – не хотела ломать установленного плана наступления. Ее конные сотни двумя крыльями охватили село с двух сторон, пехота пошла прямо вперемешку с конниками, а перед этим еще заявили свое слово пушки. С пушками у них всегда были хлопоты, и в этот раз также – началось с осечки. На команду “Огонь!” Оверко Липай, который был наводящим, шустро потянул за веревку, и только стукнул замок. Открыв его, он увидел, что на пистоне нет и следа от бойка, он сломался, и из-за такой маленькой штучки Оверко, почесав свой затылок, выбрасывает всю пушку. На другой пушке ослабли пружины в тормозах – после каждого выстрела она отпрыгивала, и вручную приходилось ставить ее на место, но, тем не менее, эта пушка свое дело сделала. По селу они, известно, не били, но когда на той стороне Янивцев глухо охнул выстрел, а с этой стороны застрочили пулеметы – там все задергались. Между пушечными выстрелами и пулеметным огнем беляки бросились на обе стороны села, где их уже ждала конница.