Одного дня налетел на село, где жили Соколовские, помощник старосты уезда с кадюками (охранниками): давай свиней, давай овес, давай, кто что припрятал. Хату дьяка Тимофея Соколовского они пропустили, но на Алексея наскочили уже за селом, когда тот возвращался от итальянца Ливы. Кужу Лива прибился к Горбулево из далекой Италии, купил тут землю, заложил каменярку и продавал горбулевский лабрадорит чуть ли не по всей Европе. Алексей того дня ехал на новом конском седле. Когда увидел Вержбицкий то новенькое сидельце, аж затрепетал:
- Ты куда это, вор, собрался в таком седле? А ну давай его сюда!
Алексей уперся, насупился, но на него налетела целая куча кадюков, и всыпали Алексею таких синяков, что он неделю лежал больным. Когда поднялся, разыскал Тимофея Олексеенко по кличке Корч и Родиона Тимошенко, которые уже давно прятались от Вержбицкого, так как они поймали его двух кадюков и утопили за селом в карьере. Тимош Корч прошлый год крестил сына Алексеевого брата Дмитрия, и они очень быстро нашли общий язык. Поручили Алексею организовать партизанский отряд, в который потянулись все, кому Вержбицкий залил сала за кожу. Алексей всех не принимал, он принимал только тех, кто имел лошадь и оружие, и осенью1918-го года он уже имел “горбулевский отряд” из трехсот казаков. Алексей стал атаманом отряда.
Когда он настроился идти на Радомышль, он переименовал свой отряд на “курень смерти”. Как раз тогда гетман Павло Скоропадский отрекся от власти, и немцы начали собираться домой. И Гетманат, и немцы сидели тихо, как мыши, когда Алексей с казаками вошел в Радомышль, окружив на Торговище карательный отряд государственной власти, где пригрелись шкуродеры Вержбицкого, и горбулевцы перестреляли всех, кто не успел убежать. Только не нашли там Вержбицкого. Тогда “курень смерти” подошел к немецкой комендатуре, и Алексей потребовал от коменданта выдать Вержбицкого.
Комендант немец Вибе через переводчика объяснил, что Вержбицкий накивал пятками и, как бы не доверяя своему переводчику, пробежал пальцами правой руки по
11
ладони левой – показал, как накивают пятками. Алексей ему поверил. И потом не мог себе простить, что не перевернул немецкую комендатуру вверх дном, так как на следующий
день он узнал, что Вержбицкий прятался в комендатуре. И только утром он убежал вместе с немцами. Алексей был удовлетворен хотя бы тем, что пустил под лед нескольких кадюков Вержбицкого в речку Черч. Отправил кормить раков и одного из тех шкуродеров, который вместе с Вержбицким поднял на Алексея плетку.
Атаман “куреня смерти” вернулся в Горбулево на чудесном белом коне (“прикупил” у кадюка), в широкой кавказской бурке, одетой поверх черкески с нашитыми на грудях газирями-гнездами для набоев с патронами для карабина. На нем блестели также высокие кавалерийские сапоги, с серой шапки свисал до пояса широкий красный шлык, который послужил позже большевикам назвать Алексея “Кровавым Оселедцем”. Завершала этот парадный наряд длинная гусарская сабля, которая концом доставала до земли и тянулась по ней за атаманом.
После возвращения домой Алексей имел разговор с братом Дмитрием.
- Ты сделал то, что должен был сделать я, - говорил Дмитрий. – Я все-таки прапорщик и уже понюхал порох. Но ты не знаешь, что меня удерживает?
Алексей хлопал длинными белыми ресницами (все Соколовские были белобрысы, в том числе и ресницы), и старался понять, к чему ведет брат.
- Я не хотел идти против гетмана, - продолжал Дмитрий. – Пускай эта власть плохая, но мы имеем государство. Что будет дальше, не знает никто, даже когда снова вернется Петлюра. Он возглавит Директорию. Это, братик, будет наша власть. Поэтому я хотел тебе сказать, что мы должны настраиваться с ним ужиться, - Дмитрий на минуту запнулся, затем договорил, - нежели гоняться за Вержбицким.