Маруся молчала, она не знала, что этой старой женщине безразлично, что она ответит.
- Его убили за то, что не давал им барана, - сказала старая.
- А где люди? – спросила Маруся.
- Люди? Нет людей!
- Как... нет?
Старая рассказала, что мужчины, кто мог, сразу убежали из села, так как эти песьеголовые хотели их мобилизовать в свои войска. Тогда женщины с детьми и девушки попрятались по погребам и чердакам. В хатах остались только бабушки и дедушки. Деникинцы грабили все подряд, а что не могли взять с собой – уничтожали, чтоб не досталось никому. Ломали скрыни, шкафы, полки, рубили саблями одежду и рушники на стенах, молотили посуду, разбивали даже горшки с цветами. Горе было той девушке или молодице, которую они находили где-то в сарае или на чердаке.
- Может, его расчесать? – вдруг спросила старая, сняла платок и достала из своих
89
седых волос гребешок. – Или как ты думаешь?
Маруся молчала.
- Он у меня очень красивый был, - сказала старая. – Это мой самый младший. Он и
сейчас красивый, правда ж?
- Так, - согласилась Маруся. – Я попрошу хлопцев, чтобы его занесли в хату.
- Не нужно. Ему здесь хорошо. Солнышко светит. А в хате темно. – Старая провела гребешком по его волосам, которые заплыли кровью. – Ему ж не больно? - спросила она. – Или ты как думаешь?
- Не больно.
- Это хорошо. Мы сейчас причешемся, а потом переоденемся в свежую рубашку.
- Тетя... – хотела что-то спросить Маруся.
- Хотела его женить до поста. А теперь кто за него пойдет? Нам к свадьбе готовиться, а они пришли: давай барана.
- Может...
- Ты езжай себе дальше. Нам тут хорошо вдвоем.
- Может, вам чего?
- Нет, нам ничего не нужно, - сказала старая. – Нам хорошо.
Маруся повернула Нарцисса и, слегка придавив его шпорами, поехала в сторону церкви, что находилась за выгоном. Возле церкви жил Степан. Застанет ли она его дома? Белые священников как будто бы не трогали, но после того, что она тут увидела, тревога стала острее. Подъехав ближе, Маруся удивилась, что церковь открыта. Она привязала Нарцисса возле ворот, перешла двор и остолбенела на паперти. В церкви правили службу, так как в этот день было воскресенье. Но... для кого правилась служба? Перекрестившись, Маруся вошла внутрь и увидела, что в церкви совсем пусто. Нигде не видно ни одного человека, ни одного прихожанина. Только на амвоне перед царскими воротами стоял священник и, Боже милостивый, он по памяти читал Литургию Василия Великого. Он проговаривал Литургию так, как будто бы продолжал Тайную Вечерю, когда Бог обозначил главное Таинство Церкви – Таинство Причастия и, может, потому, что в церкви никого не было, священник обращался к Богу не церковнославянским, а своим языком: “Ты силою Святого Духа сделал нас способными для этого служения, чтоб не в осуде ставши перед Святою славою Твоею, мы приносили Тебе жертву благодати, так как Ты – тот, что творит все во всех. Дай, Боже, чтоб жертва, которая приносима за наши грехи, и за грехи невиданные народу, была угодна и приемлема Тебе...” Так говорил ее брат. Степан Соколовский. Он стоял на амвоне худой, бледнолицый, как уединенный пещерник, чьих молитв не слышит никто, кроме Бога. На глазах Маруси выступили слезы.
- Степаша...
- Сашуня...
Он подошел к ней, немного подался вперед, как будто бы хотел обнять, но не обнял.
- Что это, Степаша? – спросила она шепотом. – Что это? Для кого это богослужение?
Он безразлично усмехнулся, пригладив русую бороду.
- Церковь – это образ гроба Господнего. Тут не должна замирать жизнь.
90
- Так, но?..
- Господи, ты, бедная, подумала, что я сошел с ума?
- Нет, нет...
- Не бойся... Я при своем... Так должно быть, Сашуня.
- Известно, - сказала она. – В церкви должно нравится.
Маруся перевела взгляд вверх и увидела темную икону, блекло подсвеченную мигающими огнями свечек, которые потрескивали, качались, словно на ветру – побег Лота из Содома.
- Ты давно была дома? – спросил Степан.
- Сегодня к вечеру буду в Горбулево. А теперь...
- Я знаю. Должна бежать.
- Да, должна. Извини.
- Может, возьмешь меня в отряд капеляном? - вдруг спросил Степан.
- Ты серьезно?
- А что же. Лучше капеляном, чем так.
- Ты в самом деле пошел бы? – обрадовалась она и сразу застеснялась своей радости.
- Нет, Степаша. Ты у нас один остался. У тебя должно родиться не меньше трех сыновей.
- Родятся, - ответил он. – Я сейчас не могу оставить парафию. А когда смогу – найду тебя сам.
Маруся поднялась на пальцах ног, трижды поцеловала брата, касаясь щекою мягкой бородки.
- Не сердись, в отряд я тебя не возьму. Бывай!
- Я найду тебя, - сказал он.