Маруся вышла на паперть и повернулась. Она почувствовала, что Степан ей что-то не договорил. Осталась какая-то недомолвка. И он спросил:
- У тебя в отряде еще есть Матвей?
- Какой Матвей?
- Матвей Мазур. Из Пилиповичей. Тот, что виновен... – дальше Степан замолчал, вспомнил, что рассказывать чужую тайну, услышанную в причастии, священнику грех. Он не сказал, что тот виновен в смерти их брата Дмитрия.
- В чем он виноват? – спросила Маруся.
- Да так, ни в чем... Я просто спросил. Передай привет отцу и маме.
Степан осенил ее тремя сложенными перстами.
Через проем церковных дверей он видел, как Маруся вскочила на коня и пустила его галопом в сторону мельницы.
Отец Степан носил на душе тяжелый камень. Тайна причастия не давала ему открывать ее. Он носил такую тяжесть с того времени, как один человек на причастии открыл ему тайну, кто убил его брата Дмитрия Соколовского.
После боя в Янивцах Маруся всем отрядом отошла к Горбулево. Раньше при таких событиях она распускала казаков домой до нового собрания, оставляя при себе только конную сотню. Но на этот раз решила пройти всем отрядом через все окружающие села – пускай люди видят, что соколовцы не сборище бандитов, как называли их большевики, а организованное войско из трехсот сабель и семисот штыков.
Выдвинулись упорядоченным маршем так, чтобы в Горбулево войти еще до захода солнца. Впереди тройками двигались конницы, за ними ехали на возах пешие (по шесть-восемь человек на подводе), вслед за пехотою твердо ступали толстыми волосатыми ногами тяжелые кони – они тянули две полевые пушки вместе с пушкарями. Замыкали колонну три тачанки с тяжелыми пулеметами, стволы которых стерегли тылы, хотя и в тылах и далеко впереди колонны на марше смотрели конные разведчики. Глядя со стороны на этот военный обоз, особенно на конных, он больше напоминал не военных, а беженцев. Они всю дорогу трусились на возах, свесив с них ноги, и уже совсем не вписывались в эту картину две босые ступни, которые плелись среди других, как будто не ноги, а лапы.
Перед маршем Маруся сама подарила Юхиму Горишко (внуку “правой руки царя”), который привык быть босоногим, новые яловые сапоги, а он, галичанин, спрятал их на “мирный день”, и теперь портил им весь фасон. Во главе колонны ехали верхом на белом арабе Маруся, рядом с нею – Санько Кулибаба с желто-голубым флагом и Василий Матияш, адъютант “Самой”, как иногда называли Марусю ее казаки. Оба ехали на кобылах – Гальке и Басе, но кобылицы были стремные (в Горбулево почему-то так называли молодых лошадей), горячие и веселые, как девки на выданье. Когда переходили села, люди присматривались к ним из-за заборов, более смелые выходили за перелаз, а детвора выбегала на улицу и кричала:
- Наши! Петлюровцы идут!
- Дядя, дайте стрельнуть!
Маршевым строем они прошли через Головин, Сленчице, Торчин, а за Торчином уже виднелось Горбулево, и Маруся почувствовала, что даже Нарцисс узнал свое село. Он заострил уши, слегка натянул поводья и прибавил шаг. Санько Кулибаба выше поднял флаг. Перед селом, недалеко от карьера, стоял итальянский купец Флориан Лева, который так глубоко врос в горбулевский камень, что даже после того, как Россию сопровождали войны и разруха, не убежал в Италию, а так и остался в Горбулево. Может он думал, что и тогда, когда империя развалится на куски, когда все здесь упадет и покроется пылью, горбулевский лабрадорит все равно останется целым и его и дальше можно будет возить на продажу в Европу. А может, Флориан Лева хотел посмотреть, чем окончится это эпохальное действие, которое не каждому приходится увидеть на своем веку. Поэтому он и сейчас стоял возле карьера (немного далее краснел в лучах солнца его коричневый дом),
и был похож на путешествующего летописца, который всегда оказывается в нужном месте в нужное время. На Флориане Леви был дорожный плащ- дождевик, чудная фуражка с хлястиком поперек головы и длинным козырьком, который не давал солнцу слепить
92
итальянца – он смотрел на Марусино войско такими широко раскрытыми глазами, как будто бы перед ним проезжал сам Джузепе Гарибальди со своим корпусом ополченцев, у которого вначале также было около тысячи добровольцев. Итальянец Лева хорошо знал Сашу Соколовскую, как и ее братьев, так как он неоднократно бывал в хате дьяка Тимофея Соколовского. Добропорядочный католик, Флориан Лева вместе со своей женой Алевтиною ходил на службу Божию в польский костел. Однако был в дружеских отношениях с православным дьяком Тимофеем Соколовским, жена которого Ядвига также ходила в костел. Лева знал их детей с детства, знал наездницу с колыбели, а теперь не мог понять, как они, сельские детлахи, на его глазах выросли в полководцев. Что толкает их на эту борьбу, откуда это стремление, чтобы так, погибая один за другим, ежедневно идти на смерть? Нет, Флориан Лева не мог ответить себе на этот вопрос. Ничего подобного он не встречал ни в книгах, ни тем более в жизни. Он уже знал, кто такие большевики, и как их ненавидели здешние селяне, но чтобы так... чтобы такие молодые люди погибали один за другим?.. Падает брат - на его место тут же становится другой, гибнет другой – его заменяет третий, убивают третьего – на смену старшему приходит юная сестра... Нет, такого Флориан Лева не мог себе объяснить. Он только мог снять перед ними, людьми, шляпу, и сейчас, глядя на желто-голубой флаг, что аж горел в лучах заходящего солнца, глядя на наездницу, которая ехала в голове колонны, итальянец снял свою фуражку с длинным козырьком и бодро помахал им в знак приветствия. Маруся также сняла шапку и помахала Флориану Леви, мелькнув в воздухе красным шлыком.