- Проклятье! – выругался Мирон. – И снова два фронта. До каких пор это будет? Кто выдержит этот злой жребий?
- А ты не знаешь? – спросила Маруся.
- Не знаю. Скажи.
- Украинцы имеют два правительства. Надднепровское и галицкое. Они оба сидят в Каменцах и грызутся между собой. Поэтому для собственной безопасности галицкое правительство держит возле себя бригаду сечевых стрельцов и два куреня пехоты, а надднепровское – бригаду гайдамаков и Молодежную школу старшин. И это тогда, когда в решительных боях с врагом не хватает сотни-другой бойцов. А ты говоришь жребий.
Маруся не сказала ему, что надвигался еще и третий враг. Возможно, самый страшный. Сам увидит. Жребий, жребий... Но зато им выпала ночь, которая благоприятствовала им во всем.
Пройдя две версты по лугам и пастбищам, они увидели на пригорке очертания деревни, над которой высоко задрал нос колодезный журавель. В саду за забором стояла хата. Дед Чепурной был еще не глухой и к тому же храброго десятка, открыл им на стук, не спрашивая, кто пришел. А для чего? Если свои, то ласково просим, а коли чужие, то влезут и так, хоть в окно, хоть в дымоход. Он зажег лампу, и они увидели приземистого, но еще крепкого деда, который словно ангел, был весь белый. Белая полотняная рубашка, белые кальсоны, белая борода и усы, и как пух, редкий волос на голове.
- Мы от атамана Черного, - сказала Маруся белому деду. – Он просил, чтобы вы подсказали нам, как переправиться на тот берег.
Дед Чепурной тихонько закряхтел, словно это не такая простая штука, как кое-кому кажется, но, посадив их на лавку, сказал, что нужно подумать, хлопцы (Марусю он, понятно, принял за мальчугана). - А пока вам следовало бы подкрепиться.
В это время пришла от печки бабуся, тоже аккуратная и приветливая – вместо того, чтобы бурчать, что ее разбудили и не дают спать, бабуся сказала, что сейчас положит им пшенной каши и насыплет суп из леща, больше ничего такого нет, гостей не ожидала, но чем хата богата – ворковала, как голубь, бабуся, и все бренчала ложками в миске.
102
Гости вначале отказались от угощения, а потом увидев, что дедусе с бабусей это
будет приятно, сели к столу. Мирон еще, как вошли в хату, снял свою стрелецкую фуражку, а Маруся извинилась, что не может снять фуражку, так как голова у нее перевязана, и теперь, усаживаясь за стол, еще раз попросила извинения.
- Сильно зацепило? – спросил дед Чепурной.
- До свадьбы заживет.
- Видишь, старая? Уже и дети воюют, а ты меня не пускаешь, - с сожалением проговорил дедусь. – Что ж я не казак?
- А с кем же ты хочешь воевать? – спросила бабуся.
- Да мне с кем-нибудь, только бы за Украину, - сказал белый, как ангел, дед и расправил плечи, словно крылья.
Оказалось, что на хутор Вищенский еще не заходили ни красные, ни белые. Сюда наведываются только повстанцы. Тут, на хуторе Вищенском, признается только атаманская власть. Верховный вождь у них Черный, есть еще и поменьше атаманы, а той, чужой власти, что где-то там в Киеве или Борисполе, они не знают, и знать не хотят. Слышали, что в Украину пришел какой-то московский “генерал Деникин” и как будто бы хочет возвратить царя.
- Это правда? – спросила бабуся, глядя на них любопытными, как у птицы, глазами.
- Правда, - сказала Маруся. – Каждый хочет здесь свои порядки заводить. Были красные, теперь пришли еще и белые москали.
- Мне бы скинуть лет десять...
Но бабуся махнула на него рукой.
- А то правда, - допрашивала она, - что у тех деникинцев погоны из чистого золота?
- Вранье, - сказала Маруся. – У ихних рядовых погоны пошиты из красных женских юбок. А у офицеров такие же, только сверху покрыты позолотою.
- Из женских юбок? – переспросила бабуся, и вдруг так засмеялась, что едва не погасла лампа.
Дедусь заразился смехом старой, и себе задергался, словно от лоскотки, а с ними засмеялись Маруся с Мироном.
- Та кого ж они собрались завоевывать, если у них погоны из женских юбок? – вытирая руками слезы, удивлялась бабуся.
- С женщинами они и воюют, - сказала Маруся. – По скрыням, да по чужим полкам лазать. Деньги ищут.
- О Господи! А деньги сейчас в какой цене?
- Гривни, бабуся, - сказала Маруся.
- Я таких еще и не видела.
Маруся достала где-то внизу киреи две бледно-синие кредитки по сто гривень и протянула бабусе. Та потрогала их, важно рассмотрела на свету – осторожно поднесла к лампе, чтобы не сжечь. На деньгах с одной стороны была нарисована женщина в венке и со снопом в руках, а с другой – мужчина, то ли с лопатой, то ли с мотыгою, то ли с цепью. Вероятно, молотельник с цепью, подумала бабуся, если женщина со снопом.