- Пускай остаются у вас, - сказала Маруся. – Может, дедусь перевезет нас на ту сторону?
103
- Перевезет, где он денется, - махнула бабуся рукой.
Дед Чепурной и себе хотел посмотреть на деньги, но их уже корова языком слизала. Бабуся спрятала руки под фартуком, быстренько пошла к печке и принесла еще горшок кислого молока и тоненькую лепешку.
- Наша мельница стоит, ветра нет, да вот, насобирали на полочках.
- Не волнуйтесь, - сказала Маруся. – У нас там, в торбе, есть свой запас.
- Так, может, хоть переночуете? – старенькая еще больше раздобрилась после того, как разжилась на гривни. – Места хватит всем.
- Нет, бабуню, мы торопимся на ту сторону.
- Торопитесь? Так почему же ты, старый, расселся? Хлопцы спешат, а ты чухаешься!
- Хорошо, - сказал дедок. – Переброшу вас на Плоты.
Он быстро собрался, и стал не белый, а серый – был в серых хромовых сапогах, серых штанах, а на голову накинул серую шапку-бирку. Дедок вынес из каморы длинные весла, еще и не очень хотел их давать Мирону нести, но Мирон настоял, и они пошли в темноте с хутора Вищенского в низину. Старый кутыльгал впереди, петлял, обходя бугры, за ним след в след ступала Маруся, а сзади важно, как болотистый журавель, переставлял ногами Мирон с веслами на плечах. Во влажном воздухе уже чувствовалось дыхание Днепра, пахло речной водой и свежей рыбой, откуда-то потянуло даже дикой мятой, видно, кто-то зацепил ее в прибрежной траве. Не удивительно, что весла у деда Чепурного были такие длинные, так как и лодка у него скорее напоминала баркас, если не Ноев ковчег – это был рыбацкий катер, а не какая-то плоскодонка. Дед посадил их обоих на корму, сам сел на весла – тут уже, хлопче, извиняй, тут нужно иметь особенный навык, и в самом деле, так опускал весла в воду умело, что неслышно было даже маленького шума.
И благоприятствовала им эта ноченька, или не благоприятствовала, но вдруг сквозь тучи прорвался край луны, и они увидели темную речку, увидели глянцевую гладь ночного Днепра, под которой, казалось, не было дна, как не было и берегов этого темного плеса, что мгновенно отразила в себе все перевернутое небо с его тучами и луной. Они не первый раз видели Славуту, но впервые встретились так близко с ее живой силой и глубиной. И от этого Мирон и Маруся, прикасаясь на корме один к другому, были словно как одно существо. И это чувство пронизало их так глубоко и остро, что они не успокоились даже тогда, когда месяц спрятался за тучи, и стало так темно, что они еле видели серого деда, который сливаясь с темнотой, махал и махал веслами, поднимая небольшой плеск. Марусина рука нервно сжала Миронову руку – с правой стороны в темноте, где-то, сажень за сорок, вспыхнули два огня. Дед Чепурной их успокоил: то на острове жгут костры рыбаки. Да, иногда тут переплывали катера или баржи, которых нужно остерегаться, а рыбаки – люди свои, из тех же Плотов, Козина или Таценков. Сидят они и под кручами, сказал дед, озираясь, так как на веслах сидел спиною к правому берегу. Ночь такая выпала, что грех не посидеть – видите? На том берегу также горело два огня, но на расстоянии они были небольшими, как будто бы светили глаза волков.
- Вы нас высадите там, где никого нет, - сказала Маруся.
- Можно и так, - согласился дед Чепурной, - только потом чтоб не обижались на меня. Там такое место, что и лисица не пролезет. Дикий хмель переплел деревья, кусты и
104
бурьян. Тропинку нужно будет прорубать топором или саблями.
- Это то, что нам и нужно, - сказала Маруся.
Махнув правым веслом, дед резко взял влево. Проплыли еще несколько малых островов, пока он развернул к берегу. Лодка, наконец, ткнулась носом в прибрежный песок.
- Счастья вам, дети! – попрощался старый. – Мне бы сбросить лет десять, то я бы пошел с вами. А так... оттолкните меня от берега.
- Передавайте привет атаману Черному! – сказала Маруся.
- От кого?
- Он знает.
Мирон поднял нос лодки, сколько было силы толкнул ее, и с одним дедком катер пошел по воде, как стрела. В момент он растаял в темноте, только легкая волна от весел накатилась на берег.
- Как будто бы приснилось, - сказал Мирон.
- Слушай, а мы не на острове, случайно?
- А что? Похожа на Пятницу? – спросила Маруся.
- Как две капли воды. Ты что, не смотрела в зеркало, когда красилась в сажу?
Вдоль берега над водою стоял камыш, за ним на суходоле находились кучки хвощовых зарослей, дальше поднимались деревья, подлесок был непроходим. Только они двинулись через кустарники к лесу, как за ноги начали цепляться батоги дикого хмеля, которые переплелись с ветками в крепкие жгуты. Крепкие жгуты вились на кустах шиповника, на стволах ольхи и лещины, и пройти тут тяжело было и днем (без сабли и топора), а в такую темную ночь и тем более. Даже большие птицы - или сычи, или совы, или вороны, спугнутые людскими шагами, слетали с тех зарослей тяжело, с сильным лопотанием крыльев, запутываясь в ветках и хмеле. Вслепую тут можно было забрести в лужу, или полностью провалиться в какое-то болото, поэтому они не имели другого выхода, как переночевать в этих зарослях, побыть в днепровских джунглях до рассвета. Хорошо, что в этой глуши можно разжечь костер, согреться, собрать веток для постели и поспать, словно в тепле и тишине. Где бы они еще пожили вот так вдвоем? Вдвоем, вдвоем, вдвоем... Благоприятствовала им темная ночь, благоприятствовала. Мирон еще раз удивился этому находчивому и сообразительному цыганенку, этой наикрасивейшей Пятнице, которая словно знала, что попадет на безлюдный остров, поэтому в ее торбе-едунце оказались спички, соль, сахар, ржаной хлеб, четвертинка сала и даже – ох, ты чудо мое колдовское! – карманный мешочек, величиной с кисет, настоящего кофе. Именно для кофе была в торбе еще и алюминиевая кружка с большой ручкой, которую можно ставить на огонь. Когда уже горел костер, они приготовили себе панскую постель: сперва приспособили лежанку из грубого сухостоя, поверх нее положили “синник” из веток, которые застелили камышом и лопухами. Примятое татарское зелье пахло горьким вкусом. Они еще раз пробрались чащами к Днепру, чтобы набрать в кружку воды для кофе. На этот раз идти им было легче, глаза привыкли к темноте, и оказалось, что река совсем близко, хотя им казалось, что они отошли от воды за версту. Они стояли на берегу перед черною бездною реки, которая поглощала взгляд, манила и пугала, как сманивает и пугает бездна.