- А вы, пан поручик, какую хотели бы?
- Да мне, в общем, не хочется говорить о таких курьезных вещах, но если бы из вышеназванных панночек слепить одну, то было бы в аккурат. И еще можно было бы согласиться с теми особенными приметами, которые назовет мой добросовестный комендант. Но...
- Хорошо, есть! – сказал Бачинский. – Он такой хороший товарищ, что заслуживает от меня презента!
Он достал из-под лавки хозяйственный мешок, порылся в нем, и вытянул пару новеньких коричневых ботинок. Это были большие, тяжелые ботинки, даже лучше английских штиблет с гетрами вместо обмоток.
- Держи! – сказал Бачинский. – Это все, что я смог достать для тебя у Деникина. Будет тебе компенсация за плен.
- Семь раз благодарю, - Мирон с удовольствием взвесил в руках ботинки. – В таких можно идти под венец.
- Да! И еще мне достался один знаменитый трофей, - похвастался Василий, - я вынес из Киева настоящую драгоценность.
- Драгоценность? Из Киева?
- Ну! Из самой Думы! – он так усмехнулся, словно укусил кислое яблоко.
- Покажите, наш сотник!
- Еще не время, - сказал Василий.
120
II
К Несмиянову их поехало трое: Ангел, Пята и Маруся. На встречу были еще приглашены Лихо, Бугай, Шум и Голуб, но атаманы решили, что проведут переговоры двумя группами раздельно. Потом они согласуют, как им повести себя дальше, а пока что так будет надежнее. “Нос к носу”, как говорил Ангел, они встретили Несмиянова на “нейтральной территории” в урочище Пасички, ближе к Попильне – как раз в том направлении дрейфовала восставшая против коммуны Группа войск. К зимовнику, который принадлежал пасечнику Глухенькому (свояку Пяты), они подъехали в полдень. Это была тихая балка, засаженная липами и акацией, пригодная для такой встречи тем, что она вокруг проглядывалась через поле на большое расстояние. На дне балки стояло несколько небольших хозяйственных зданий, огороженных забором, да с полсотни ульев, раскиданных между деревьями старого яблоневого сада, что уже скинул с себя листья. Выставив охрану из девяти своих сторожей вокруг урочища, атаманы подъехали к деревянной, крытой соломой хате. Возле дверей их встретил пасечник Глухенький – уже пожилой человек с безразличной усмешкой на твердом, как камень, лице. На приветствие пришедших он даже не кивнул головой, словно боялся смахнуть с лица свою окаменевшую усмешку. По какой-то непостижимой прихоти судьбы пасечник Глухенький был глухонемым, и это, говорил Пята, неплохой, как по современному определению, знак для человека, у которого можно спрятаться от людского глаза. Без совпадений, почти одновременно с ними прибыл Несмиянов, также с тремя адъютантами, но двое из них оставили коней в акациях, дальше за плотом, а один подъехал к зимовнику вместе с командиром. Ангел его сразу узнал – это был один из представителей Несмиянова, с которым он встречался в Козятине. Что касается командира, то все его узнали издалека по широченной в плечах кавказской бурке (точно такой, как у Ангела) и длинноногом вороном дончаке. Главнокомандующий Группы войск Несмиян (так он себя назвал) оказался молодым, энергичным мужчиной, из которого аж брызгало хмельною простотою. Черная клиновидная бородка и небольшие, закрученные вверх усы намекали на “простого хлопца”, у которого что на уме – то и на языке. Казалось, он радовался этой простоте и, не собираясь никому подыгрывать, подчеркивал ее на каждом шагу. Уже в зимовнике, сняв бурку, он свободно бросил ее на лавку. Несмиян назвал себя неисправимым хохлом и, разговаривая русско-украинской мешаниной, похвастался, что когда-то он также был повстанческим атаманом, поэтому они быстро найдут общий язык. Он даже успел повстречаться с галичанами, которые стояли по дороге их движения возле Чуднова, но после переговоров пропустили Группу в направлении Сквиры. Больше того, галицкий командир корпуса полковник Вольф хлопотал перед высшим командованием о перевозке Группы в Козятин железной дорогой, но у галичан не было вагонов. Как-никак речь шла о перевозке двух тысяч людей и пятисот коней. В зимовнике пахло медом, вощиною, тут и там на лавках стояли старые потемневшие рамки, лежали кружки перетопленного воска, кривые пасечные ножи, дымор, сетчатая пчелиная маска. Весь угол возле полки занимала медогонка – большая деревянная бочка с похожим на колодезный коловоротом.
121
Когда сели за сбитый из неструганых досок стол, Ангел, прежде чем перейти к главному, сказал, что ему кажется, как будто бы они с Несмияновым где-то уже встречались. Он не вспоминает? Несмиян ясными глазами посмотрел на Ангела.
- Если скажите где, то, может, вспомню.