- А что, - по-детски поймал ртом воздух комендант Пилькевич. – Пускай напишет
расписку, я поручаюсь, что Гелевой своего слова держит. Мать у него действительно на ладан дышит.
Алексей поверил.
Гелевой вышел во двор и увидел, что горбулевские казаки оседлали коней, которые принадлежали красным партизанам, и вытворяют на них такие штучки, как цирковые артисты. Гелевой вначале все-таки подался домой, быстро пообедал, а потом побежал в лес. Промерзнув там дотемна, попросился в хату надежного друга Петра Антоновича, который жил возле леса. Диво дивное, но ночью прибился туда и Иван Щуренок. Он убежал из-под ареста через окно – кто-то ему помог.
Гелевой со Щуренком сидели в хате, пока Петр Антонович ходил в город на разведку. Говорил, что их, убежавших, ищут везде. Соколовский разъезжает со своим штабом по Коростышеву на белом коне, наложив на евреев контрибуцию в двести тысяч: говорил, что они платили совдепам, значит и нам должны платить. Боясь погрома, напуганные евреи собирают деньги.
Пролилась и первая кровь. Соколовцы расстреляли Леонида Бахтинского, одного казака из отряда Гелевого, за то, что тот, бывший конокрад-уголовник, хотел украсть буланого жеребца у самого Тимофея Корча.
- Батя с воза, - сказал Гелевой. – Я б и сам его прикончил.
Он попросил Петра Антоновича по тихому созвать его людей, пускай пересказывают один другому, чтоб сегодня ночью собрались на Кудрявце в хате Иосипа Панфилко.
Выдалась темная и морозная ночь. Собралась почти сотня вооруженных людей. Гелевой знал, чем их подогреть. Он сказал, что Соколовский на утро готовит погром и пострадают не только евреи, но и многие каменотесы. Петлюровцам начхать на бедных каменотесов – нужно самим защищаться.
К городу вышли четырьмя группами, одна из них направилась захватить телефонную станцию, которая стояла на окраине. Когда там послышались выстрелы, Алексей с адъютантом Зозулей и пятью казаками поскакали разбираться, что случилось. Тем временем нападающие быстро вернулись к своим, и Алексей застал на станции только свою горбулевскую охрану. Никто не понял, что была за стрельба. Может, кто-то спросонья развлекался и пошел спать. Успокоив казаков, Алексей поехал в штаб.
Белый конь, ступив одним копытом на мост через Тетерев, заострил уши. В темноте осветился огонь винтовочного выстрела. Пуля прошла черную бурку, черкеску и расписку, которую Гелевой дал атаману. Стрелял в Алексея Щуренок, и он же попал ему в сердце.
Алексей упал на мост. Его адъютант Зозуля кинулся к атаману, но не успел даже соскочить с коня, как прозвучал второй выстрел. Смертельный выстрел остановил Петруся Зозулю. Послышался еще выстрел. Под ливнем пуль еще пять казаков вынуждены были галопировать, куда глаза глядят. Вслед за ними, разрезая грудью холодную темную ночь, побежал и белый конь Алексея Соколовского.
Без атамана остатки горбулевцев растерялись, запаниковали, каждый спасался, как
14
мог. Кое-кто бросился в бега через Тетерев, провалившись на тонком льду, и выкарабкивался вместе с лошадью, кое-кто попал в плен. Осчастливленный победой,
Гелевой отпустил своих людей домой. Сказал пленным, чтобы они передали родным Кровавого Оселедца, что те могут забрать тело. Его никто не будет трогать, оно задубелое будет лежать на морозе, пока не растащат звери, то пускай приезжают.
Приехал за Алексеем горбулевский дьяк Тимофей Соколовский вместе с дочерью Александрой. Она сама попросилась, хоть и страшно было, но она знала, что так отцу будет легче. Возил когда-то ее Алексей в Радомышль, теперь она его повезет, только не тачанкой, а на санях, запряженных парою все-таки тех лошадей.
Алексей лежал под перилами моста, раздетый до белья, кто-то поживился его буркой, черкеской, саблей и казацкой шапкой с красным шлыком. Он был совсем не похож на себя – чужое обмерзшее лицо с заледенелыми веками уже утратило даже маску смерти. Белые волосы огрубели, шея почернела, нижняя сорочка на груди была бурая от крови.
- Разве это Алексей, папа? – спросила Александра.
- Алексей на небе, - ответил Тимофей Соколовский. – А это его прах.
Он сам взял на руки загрубелое тело сына и положил на сани.
Ехали долго без разговоров. Александра думала, что нужно оплакать брата, но горло ее окаменело, в глазах было сухо и пусто. Поэтому она поздно заметила, что едут они не той дорогой, которою они ехали до Коростышева. Перед Каменным Бродом старый Соколовский повернул на Кантановку.
- Отец, - сказала Александра. – Мы ж не туда поехали.
- Туда, - ответил отец.
Дальше старый взял под леском на Пилиповичи.
- Похороним Алексея так, чтобы никто не знал, где, - сказал он. – Есть тут свои люди. Помогут выкопать яму. Земля мерзлая.