126
профилактики бандитизма, красноармейцы доводили селян до крайних возмущений, каждое село сетовало, что насильно отбирают вещи, такие как: белье, верхнюю одежду, полотно, сало, обувь и прочее. Бывали даже такие вопиющие случаи, когда политработник проводит воспитательную беседу с местными жителями, а в это время кто-нибудь из воинской части производит допрос селянина, и его публично бьют плеткой по лицу. Вот почему такое настроение у селян, вот почему они поддерживают бандитизм”.
Дальше Мазолин, докладывая Реввоенсовету 12-ой армии, писал, что “само имя Маруся стало пугалом для всего края”. И нет ничего удивительного в том, что бессистемные наскоки красных частей не могут ничего сделать “с этой зарвавшейся бабой”. Маруся очень грамотный и умелый враг, писал Мазолин, по образованию она учительница, банда имеет явное политическое выражение петлюровского направления. Маруся очень осторожная, принимает в отряд только тех людей, в которых уверена, окружила себя тремя подданными бандитами, через которых дает распоряжения другим членам тайно, поделенным на отдельные мелкие отряды. Среди сельских жителей (и не только) имеет ряд информаторов. Узнав о приближении военных частей, банда Маруси рассредоточивается по лесам, ярам, хуторам, словно испарившись, а через несколько дней появляется в другом месте, причем это может быть далеко за границами уезда. Поэтому предпринимаемые меры поймать атаманшу, подвел итог Мазолин, будут малоперспективными “без внедрения в ее ближайшее окружение нашего агента-осведомителя”. Пока не будет успешных разработок в этом направлении он, Мазолин, считает присутствие Осназа в Радомышльском уезде бесперспективным. Отъезжая из Радомышля, Мазолин то же сказал и главе ревкома Науменко, больше того, он сказал, что они тут “местные орлы” способны ловить лишь мух, на что товарищ Наум (так его называли свои), закинув назад голову, засмеялся раскатистым смехом. Когда он выпрямил голову, Мазолина перед ним уже не было, и Наум крикнул ему вдогонку:
- Да я ей этой ночью поставлю черный крест!
И на этой волне товарищ Наум в высоких хромовых сапогах, весь в блестящей коже, перевязанный ремнями-портупеями, в самом деле казался похожим на черного князя ночи. А смеялся он так оттого, что обвел вокруг пальца этого заносчивого особиста, не сказав ему, что Маруся уже в их руках. Для чего делить славу с Мазолиным, если Наум может сделать все сам? Он действительно выкладывался больше всех приезжавших выскочек, которые неуважительно называли этот край медвежьим закоулком из-за его бездорожья, леса и болот. Все они говорили одно и то же: “Хохла можно задавить только террором! Из-за одного бандита – жги все село”. Наум не понимал такой жестокости. Он был всею душою за советскую власть, но не понимал, почему те, кто борется за власть рабочих и крестьян, должны палить села и расстреливать невинных или несведущих людей. С людьми нужно работать. Он, Наум, даже ночевал в служебном кабинете, забыв, когда в последнее время спал на подушке. Подложив под голову толстую подшивку старых газет “Радомышлянин”, которые остались тут еще от земства, он так и перебивался, не жалуясь ни на какие невзгоды, медвежьи закоулки и бездорожье. На газетах ему спалось еще крепче, чем на подушке, так как перед сном Наум всегда вырывал из подшивки одну пожелтевшую страницу и перечитывал ее от начала до концы, ловя себя на мысли, что давние газеты временами интереснее, чем теперешние, а главное – в