Но и через плотную трескотню Маруся услышала, что точно такая же атака с гранатами и пулеметами закипела там, где стояла волостная милиция. Удовлетворенная усмешка прошла по ее лицу, когда взрывы гранат и стрельба долетели из-за Тихих Верб, где гнездилась вражеская застава. На этот раз Маруся решила не трогать ее до начала налета на усадьбу, чтобы не спугнуть основную силу врага – удачу обещало только одновременное нападение на все красные размещения. Ночная операция проводилась несколько минут. Они еще не успели отойти за местечко к коноводам, как половину
ночного неба залило красно-желтое зарево. Это горел деревянный терем милиции. Оттуда
еще неслись выстрелы – вероятно, те, кто уцелел в зданиях после гранат, выскакивали из огня и попадали под пули.
Великое пламя среди ночи имело свое специальное место. Саньку Кулибабе сделалось весело. Только теперь его отпустили нервы, и он пожалел, что все так быстро закончилось. Жаль, что они не вскочили в усадьбу, и не навели там порядок до конца. Можно было разжиться на новое оружие, одежду, а там, смотри, и на коней. Но громко Санько про свою жалобу даже не заикался: приказы Маруси не обсуждаются.
Возле коноводов уже стояли хлопцы, которые громили заставу. Им на трофеи повезло больше – Оверко Липай приволок на колесах “максима”, а кое у кого за плечами висело две винтовки. Подождали тех, что делали наскок на милицию. Они кого-то несли на руках. Ранило Семена Гарманчука. Кто-то все-таки выстрелил из окна, пуля попала Семену в живот. Он тяжко стонал и просил воды. Раненому в живот пить нельзя, но
138
сейчас об этом никто не думал. Каждому хотелось помочь Семену, только ни у кого не было баклажки, так как выбирались сюда ненадолго. Матвей Яковенко нацедил воды из охладителя пулемета в шапку и удовлетворил волю Семена.
Отошли в Богуево урочище, а до утра уже были в Плютовском лесу, за двенадцать верст от Фастова и за двадцать пять от Попильни, от которой недалеко стояла “Группа войск” Несмиянова, восставшая против коммуны. От отряда откололась пилиповецкая сотня, которой еще недавно командовал Матвей Мазур. Их казаки были недовольны, что Маруся не разрешила потрясти местечко, где возможно было обеспечить себя теплой одеждой (Брусилов славился своими кожухарями), обувью, сахаром и спиртом. Маруся в этом деле была непреклонна – если раньше она наказывала воров плеткой, то теперь осуждала до расстрела. Из Плютовского леса она выслала разведку в Фастов, а сама один на один подалась туда, куда звал ее навязчивый голос или плохое предчувствие, или отчаяние, или сама смерть. По дороге заскочила на казацкий хутор Млинок, где жил “свой человек” Гнот Свербиус, известный на все окрестные села мельник (его мельница стояла в лесу над рекою Кирша), и сделала там обмен, который сама себе не могла объяснить. Тот же голос подсказывал ей пересесть с белого араба Нарцисса на серого коня, того, что когда-то она занимала у атамана Дьякова, а потом, вернувшись из Гощи, оставила его на хуторе у Свербиуса, чтобы присматривал за ним до нужного времени. Жаль было разлучаться с Нарциссом, однако он очень уже бросался в глаза – как для нынешнего времени и в неизвестной дороге ей больше подходил серый конь, значительно меньше Нарцисса, неизвестной породы, с маленькой головой и короткими ушами, но быстрый и надежный, уже испытанный в горячем деле, когда вынес ее из неприятности вместе с Мироном. Марусе казалось, что серый ее не только узнал, а и обрадовался, когда она его оседлала – затопал ногами, мотнул хвостом, тряхнул гривой, ушами и на первое “но!” пошел таким ровным карьером, словно земля стелилась ему шелком.