139
Глава пятнадцатая
I
Появление Маруси в Зазулинцах, где отстал от марша 2-ой курень 8-ой Самбирской бригады, не удивило Василия Бачинского. Он уже потерял способность чему- либо удивляться, на его измученном лице лежала печать неизгладимой тяжести и растерянности. Разговаривали они в наполовину разваленной клуне, которая больше напоминала хлев для пристанища беженца-погорельца, чем на военный штаб. Василий сидел на снопе кукурузы и, подергивая свой правый ус, повторял одно и то же:
- Мы не взяли ни их погонов, ни хоругвь, ни присяги... так вышло...
- Могли бы и взять, - сказала Маруся. – Какая теперь разница?
- А как могло быть по другому, если... окружить, но не стрелять?.. Мы требовали от Начальной команды дать нам ясные распоряжения. А в ответ слышал одно: держитесь, никаких стычек, проводятся переговоры...
Маруся молчала.
- Вы были тогда в Киеве? – спросил Бачинский, словно забыл, что повстанцам запрещалось входить в город.
Но Маруся сказала:
- Была.
- Где?
- На Бессарабке. И возле Лукьяновской тюрьмы.
- Ну что вы знаете... – почему-то обрадовался Станимир. – Нам приказано окружить самые важные объекты, но не стрелять. Только переговариваться. А как переговариваться с москалем, который умеет только врать?
- Что теперь говорить? Я хотела спросить...
- Его здесь нет. Он в госпитале. – Станимир еще, как только увидел Марусю, догадался, что она ищет поручика Горняка. Он не мог ей сказать ничего утешительного, кроме того, что назвать место расположения госпиталя. Маруся уже порывалась уйти, но Осип придержал ее за локоть и снова завел свое:
- Мы полностью автономные. Не взяли ни их погонов, ни хоругвь, ни присяги, только и того, что теперь не воюем с ними. По правде, это не военный союз с деникинцами, а так себе, временное перемирие. Так называемый тактический маневр. Но как воевать? Армию доканчивает тиф.
Марусе показалось, что Станимир потерял ум. Он вдруг сказал:
- Я бы вам не советовал туда идти.
- Куда?
- В больницу.
- Почему?
- Так как вы его не узнаете. Я был там. На это невозможно смотреть. Да и небезопасно. Вам это уже ни к чему.
140
Бачинский подумал, что она его сейчас ударит. Он был не против. Ему даже хотелось, чтобы она его ударила.
- Прощайте, пане сотнику.
Она вышла на улицу, где ее ждал серый. Бачинский вышел вслед за ней и, торопливо копаясь в кармане, почти закричал:
- А вот это вы видели?
Он держал за бирку ключ, который качался в его руке, как маятник. Это был обыкновенный замковый ключ с плоскими зубцами на конце металлического стержня.
- Не понимаю, - сказала Маруся.
- Это ключ от киевской Думы. Мы взяли ее, Киев был наш.
Маруся вскочила на серого и погнала в сторону поля. Бачинский смотрел ей вслед до тех пор, пока Маруся не скрылась за холмами. Нервы его расслабились. Бачинский заплакал.
II
Госпиталь находился в помещении, которое было менее всего пригодно для лечения тифозников. Это была длинная камера для хранения зерна давно брошенного фольварка, приспособленная под лазарет. Тут же находилась и вся “канцелярия” госпиталя, отгороженная дощатой стеной, где Маруся нашла одного единственного врача. Одетый в войсковой плащ поверх халата, он спал за столом, положив голову на скрещенные руки. Открыв еще одну дверь, она зашла в помещение, где лежали больные. Это была обитель самой смерти. В темной большой камере Маруся не увидела ни единой кровати. Наполовину живое подобие людей лежало покотом на полу, застеленного соломой, которая от сырости и нечистот стала уже перегноем. Нечем было дышать: смешанный смрад блевотины, пота и мочи завис тут тучей испарений. Стрельцы лежали в мундирах, прикрытые плащами, шинелям, покрывалами, которые не спасали от холода, так как лазарет обогревала одна железная печка с выведенным через разбитое окно дымоходом. И еще в одном окне разбитое стекло было закрыто тоже соломою. Стоны, бред, крики и шепот измученных людей сливался в матерные проклятия от боли и отчаяния. В сумерках вся боль была на одно лицо, но среди них Маруся не видела того, которого она распознала бы и в темноте. Ее также никто не узнавал, не звал, только какая-то обстриженная женщина, опершись на локте и поблескивая бесноватыми глазами, закричала: