Перед лавою казаков лежало ровное поле, вдоль перерезанное дорогой, что вела от Веприка на Дедивщину. Ее дальний конец терялся под горизонтом, отмеченный темной полосой леса, и все казаки поглядывали в ту сторону. Немного ближе к ним по правую руку белел березняк, а левее блестело колено речки Кирши. Чего вдруг Кирша? – думал себе Санько Кулибаба, чтобы меньше думать о том, что не давало покоя. Вот в Горбулево такая речка называется Свинолужка, и там все понимали: возле воды лужок, а на нем пасутся свиньи. А Кирша? По какому это она? Нужно спросить у Льюдзю Липки, может, это по-ихнему, так как ляхи тут когда-то устанавливали свои порядки, и старые люди говорят, что именно в лесах возле Веприк атаман Швачка созвал своих гайдамаков. Санько перевел взгляд от речки на Льюдзю, который лежал справа от него за дубовым деревом, и всматривался вдаль, сколько мог видеть.
- Льюдзю, слышишь? – позвал его Санько, пока еще можно было оглядываться.
- Что тебе? – холодно спросил Льюдзю.
Он всегда говорил холодно, глаза у него тоже были холодные и острые как топор.
- Ты не знаешь, что такое Кирша?
- Знаю.
- А что?
- Речка.
- Так я вижу, что речка.
- Так чего ты от меня хочешь? – еще холоднее спросил Льюдзю и, глядя на его ледяное лицо, Санько был уверен, что у Липки Льюдзю под кожею течет голубая кровь.
И вдруг это острое, как топор, лицо заострилось еще сильнее – Льюдзю все-таки что-то увидел за бугром, но на открытом поле, сколько видели глаза, Санько не видел ни одного движения. Но нет - в дальнем конце дороги, что терялась под горизонтом, появилась черная точка. Она медленно увеличивалась, как горбик, где роется крот. Горбик рос, двигался и вскоре вырос в темную кучку, словно там высыпали кучу навоза, а из той кучи медленно вырисовывалась голова кавалерийской колонны, которая двигалась полевой дорогой в их сторону. Санько посмотрел влево, где примостился Оверко Липай. Лицо его было таким спокойным, что Саньку захотелось спросить еще и Оверко Липая, что такое Кирша, но разговаривать уже было некогда. К тому же Липай заикался, и пока он ответит, пока выговорит одно слово “к-к-к-ки-р-р-р-ша”, враг будет под носом.
Санек страха не почувствовал, он уже привык к таким засадам, но непривычно было смотреть, как из маленькой точки вырисовывается конная веревка, в которой не видно хвоста. Кто, вероятно, знает, что такое Кирша - так это их атаманша, - думал Санько, пускай все закончится, тогда он спросит у нее, откуда взялось такое чудное
149
название этой речки. Он покосил глазами туда, где залегла Маруся – она разглядывала в бинокль колонну, которая, казалось, качается на одном месте, хотя на самом деле передвигалась размеренной ходьбой. Марусе эти конники не нравились. Ехали они в суровом порядке, крепко держались в седлах, были хорошо вооружены. В передней тройке колонны один был одет в кожу, подшитую мехом, другой в черный моряцкий бушлат и бескозырку, а третий в бледно-зеленый ватник. Марусю всегда удивляло, что большевистское войско не имело своего уставного обмундирования. Оно носило то, что перепало ему от царской армии или ее пленных, но и этого “подарка” коммуне не хватало, особенно обуви, потому орды кацапчуков перли на Украину в лаптях, обмотках, калошах, чунях, они готовы были бежать сюда босиком, чтобы освободить братьев-малороссов от злых петлюровцев, которые не мыслили себе “самостоятельной жизни”.
Эта конница также была одета каждый по-своему, но не лишь бы как: все в сапогах, галифе, кто в шапке, кто в фуражке, кто в бескозырке, все на добрых сытых конях. Видно было, что это часть особого назначения, а не какая-то там пьяная матросня, которую случайно вытолкали из вагонов на Фастовской железнодорожной станции для подавления контрреволюции. Уже был виден хвост колонны, которая растянулась сажень на сто, но отсюда, от леса, она казалась густой, глухой топот копыт малороссов слышался уже настолько, что и без бинокля было видно, как трое передних всадников переговариваются между собой. Тот, что был в черном бушлате, даже показал рукой в эту сторону и сказал что-то смешное, так как оба его товарища засмеялись, а тот, в коже, вдруг поднял руку и остановил колонну. Он также поднес к глазам бинокль, который болтался у него на груди, навел его прямо на Санька, отчего Кулибаба перестал дышать, вжался в землю, и ему казалось, что не он спрятался за дубом, а наоборот, дуб спрятался за ним.