После этого она послала гонца к атаману Лихо (Артем отбыл к сестре) с вестью, что село освобождено от большевиков и колонна может расквартироваться в нем на ночевку.
Вскоре основная часть объединенного отряда была размещена в доме и других хозяйственных строениях усадьбы профессора Попова. Отряд Маруси расположился вечером в доме пана Врублевского, выставив на ночь охрану вокруг дома.
VII
После обеда 10-го декабря колонна объединенного отряда снова отправилась в дорогу по направлению к городку Печера. Плененных вчера красноармейцев после доклада Артему, он тоже решил их не расстреливать, чтобы не обременять и так грешные души повстанцев еще и этим грехом. Но и с собой забирать их тоже не было совсем никакого смысла, поэтому так их и оставили запертыми в подсобном помещении дома колюховского помещика. Открыла их прислуга дома, когда колонна была уже далеко от Колюхова.
Пройдя без препятствий через села Капово и Рогизня, под вечер 10-го декабря 1920-го года в городке Печера (теперь Тульчинский район), повстанцы сожгли помещение комнезама, а также повредили телефонную связь. В Печере снова был собран совет атаманов, на котором приняли решение разделить объединенный отряд на отряды с тем, чтобы усложнить их дальнейшее преследование частям Красной армии.
12-го декабря 1920-го года прошел сильный снегопад, и Марусе стало понятно, что
159
ее отряду не удастся легко оторваться от преследования красных войск. Двигаясь по следам его коней, большевики раньше или позже обязательно догонят отряд и уничтожат. Поэтому в конце декабря 1920-го года атаманша Маруся распустила свой отряд, а с желающими отправилась в сторону реки Днестра, чтобы перейти в Румынию.
Глава семнадцатая
Маруся с группой сопровождавших ее повстанцев стояли на краю высокой кручи, где обрывался скалистый берег и там внизу, в темной ночи, едва было видно, как блестит холодная вода Днестра. Маруся даже слышала, как его течение шуршит в быстром русле. По этой речке проходила граница с Румынией, до которой они добирались последние трое суток. Маруся долго не соглашалась отходить за Днестр, говорила, что когда уже припечет, то лучше уйти за Збруч, там живут наши люди. Но Василий Матияш настаивал идти за Днестр, на той границе меньше скопление московского войска. И тянуть уже было нельзя, уже все, припекло – украинская армия разбита, теперь большевики все силы бросят на повстанцев, а на носу зима. Поэтому главное – выскочить на свободу, а там будет видно. Из Румынии можно будет переехать и в Польшу, а за ней Збруч, если уже на то пошло. Немало значит и то, говорил Василий Матияш, что над самым Днестром, в селе Серебреи, живет его свояк Андрон, который примет их на ночевку и даст добрый совет. Многие казаки о загранице и слушать не хотели, им эта заграница казалась на краю света. Лучше пересидеть зиму дома, а там время покажет. Даст Бог, все перемелется и как-то оно будет. Даже Льюдзю Липка, который в Польше был бы как у себя дома, не мог бросить свою несчастную Марилку. Тем более никто не собирался уходить за границу большими частями, так как таких интернировали за колючую проволоку и поляки и румыны. Поэтому к Днестру их поехало сначала пятеро: Маруся, Василий Матияш, Иван Горобей (левая рука атаманши), Пилип Золотаренко и Сакив Галдун. Красная застава стояла в Могилеве, а в селе Серебреи, которое лежало за шесть верст от города, большевиков не было.
Соколовцы въехали сюда ночью над речкой, которая делила территорию пополам: на одной стороне жили волохи, а на другой – русские. Поэтому речка имела два названия: для волохов она была Джуглая, а для русских – Серебрейка, хотя на обеих сторонах стояли похожие между собой убогие хаты, покрытые соломой и камышом. Свояк Матияша Андрон жил с семьей на русском берегу в небольшой глиняной хате с одним крошечным оконцем. Таким крошечным, что через него едва пробивался свет. Но свояк Андрон, добрая душа, как будто бы и хотел положить их в хате, но на такую компанию места не хватило бы – он поместил гостей вместе с лошадьми в сарае, который был значительно просторнее его жилища. Зато, не обращая внимания на позднее время, принес казакам мамалыги и кувшин вина, а коням дал сена.
Свояк Андрон похвалил их за то, что они приехали верхом, так как местные извозчики к конным беженцам относились благосклонно – коней они у тебя купят, обычно, за бесценок, однако заплатят румынскими леями и обеспечат-таки документом, что жандармы на той стороне Днестра не придерутся. Уже на утро свояк Андрон привел к ним в сарай перевозчика, вероятно, позвал его с волошского берега, хотя это был не волох, а чистой воды цыган в помятой фуражке с обвисшими отворотами – Маруся когда-
то в такой освобождала Мирона из дарницкого плена. Цыган хорошо разговаривал
по-украински, и просил называть его домнул (паном) Грицеску. Он внимательно обвел их глазами, которые прокручивались в орбитах, словно колеса, задержал взгляд на Марусе, а потом подошел к коням. Осмотрев каждого коня от зубов до хвоста, домнул Грицеску, в конце концов, похлопал их по крупу, словно оставил печать, и назвал непонятную цену в леях. К Серому он приглядывался больше всего, что-то мычал себе под нос, крутил головой. Потом, отступив на несколько шагов, приценивался на расстоянии. Подойдя е Серому вновь, он потрогал его за левое переднее колено, и, не хлопая по крупу, назвал очень маленькую, совсем мизерную цену.
Далее домнул Грицеску сказал, что если они согласятся, то сегодня ночью он перевезет их на челне на правый берег Днестра и передаст в руки своему человеку. Тот доставит их в местечко Вовчинец, где русских живет больше, чем волохов, и порекомендовал, что делать дальше. Деньги за коней они получат на этом берегу. Да, это небольшая сумма, сказал цыган, но за документы теперь берут дорого. Коней он заберет тогда, когда они, беглецы, будут уже в безопасности. На место встречи ночью их привезет домнул Андрон. Цыган ушел, а они остались все вместе, словно в оцепенении. Даже Сакив Галдун, который болтал без умолку на каждом шагу, теперь ничего не мог сказать. Он взял кувшин, налил полную кружку вина и выпил ее, пустив красный ручеек по подбородку.
- Сакив, ты слышал? – спросил Пилип.
- Что?
- Он назвал нас беглецами.
- А кто же мы?
- Путешественники, - сказал Пилип.
Матияш пошел к свояку в хату переговорить. Иван Горобей лег на соломе и попытался заснуть. Впереди была еще одна тяжелая ночь.
Маруся подошла к Серому. Он печально опустил голову, как будто понимал, что цыган оценил его очень дешево. У него были красивые маленькие уши. Маруся хотела их погладить, но она знала, что Серый не любит, когда трогаю его уши. Она коснулась его шеи. Серый поднял голову и пытался спрятаться у Маруси под мышкой. Он дышал теплом на ее застывшее сердце. Этот день показался Марусе самым длинным в ее жизни. Противоположный берег Днестра казался совсем близким, в густой темноте просматривались только невыразительные силуэты холмов. Внизу холодно блестела поверхность реки, и слышен был ровный шум течения.
- Как же тут спускаться к воде? – спросил Сакив Галдун. – Тут сам черт ноги сломает
- Черт сломает, - сказал цыган, - а ты нет. В круче сделаны ступеньки.
Он достал из мешочка пачку денег, уже разложенных на пять кучек.
- Это вам, барышня, - протянул Марусе пачку леев. – Можете пересчитать.
- Мало, - вдруг сказала Маруся. – Вы, домнул Грицеску, плохо понимаете в конях.
- А как же наш договор? – даже в темноте было видно, как крутились колесиками его глаза.
- Договор был нечестный, - сказала Маруся. – Я его разрываю.
162
- Сколько же вы хотите? – спросил цыган.
- Нисколько. Мой конь, домнул Грицеску, не продается.
- Почему?
- Так как он не имеет цены.
- Тогда и перевоза не будет! – сказал цыган.
- Это понятно! – от души засмеялась Маруся.
- Для чего вы морочили мне голову?
- О, да! Это на самом деле плохо с нашей стороны, - сказала она. – Но я отблагодарю вас за потерянное вами время. Я, домнул Грицеску, куплю у вас фуражку.
- Фуражку?
- Да! Я заплачу вам за нее больше, чем вы мне даете за коня.