Валамир говорит, что иной раз от одной дядькиной воркотни в походы уходит и смерти себе на поле брани ищет.
Вот и сейчас, едва ноги с лавки спустил, так сразу недовольство выказал. Куда, мол, хозяин с кувшином пива направляется? Опять, мол, хозяин с синяком под глазом явится, а поутру плакать будет, что голова у него болит?
И на дядю Агигульфа посмотрел неодобрительно, явно подозревая источник всех бед хозяина своего именно в дяде Агигульфе. Наш дедушка Рагнарис точно такими же взглядами Валамира одаривает.
Валамир рабу долго говорить не дал. Рявкнул грозно: мол, Марда где?
Марда — рабыня валамирова, девка-замарашка, одних лет с нашей сестрой Сванхильдой, а может и младше. Валамир ее из похода привез и быстро к веселью приставил. Марда родом из герулов. Валамир говорит, что благодеяние Марде сделал, избавив ее от злобных и скудоумных единоплеменников.
Ее Мардой звали, потому что на хорька лицом была похожа. А другие ее Фанило называли, то есть «Грязнулька». Она на любое имя откликалась, даже на «эй, ты».
Марда явилась, как всегда, встрепанная и с виду будто бы перепуганная. Валамир велел ей кувшин взять и сыр и нести все это туда, куда он, Валамир, и гость его и друг Агигульф, сын Рагнариса, направляются.
Дядька-раб спросил, куда это Валамир направляется с другом своим Агигульфом, сыном Рагнариса. Мол, вдруг надобность объявится хозяина искать, если хозяин домой не придет. Вдруг придется хозяина пьяного на себе нести. Или подерется с кем-нибудь хозяин неудачно — хотя бы даже с Агигульфом, сыном Рагнариса, другом своим? Надо же ему, дядьке верному, знать, под каким плетнем хозяина искать нынче вечером, а то ведь зима стоит, замерзнуть можно…
Валамир объявил, что идут они с Агигульфом, благородным воином, к годье Винитару. Хотят поучиться у годьи Винитара мудрости и знанию.
Дядька валамиров годью Винитара весьма чтил и часто посещал храм Бога Единого, куда Валамир сам не захаживал и Марде ходить не велел. И потому, услыхав такую новость, только рот разинул и замолчал.
Дядька валамиров в новую веру крестился две зимы назад, по осени, когда хозяин его Валамир в походе был. Дядька и Валамира к тому же склонить пытался, но Валамир наотрез отказался отеческих богов оставить. И Марду совращать запретил.
А тут диво дивное случилось, Валамир сам к годье Винитару направляется! Дядька сразу шелковый стал, едва под ноги стелиться не начал. Гребень из-за пазухи вынул, волосья Валамиру расчесывать принялся. Валамир терпел, терпел, потом сказал «хватит» и к выходу пошел. Тогда валамиров раб меня по голове погладил — так расчувствовался.
За Валамиром дядя Агигульф поднялся, следом за дядей Агигульфом и мы с Мардой. Марда кувшин несла и сыры.
Когда мы к годье Винитару вошли, он на лавке сидел и рубаху штопал. Дома у Винитара скудно. Вся красота, какая есть — даже книга — все в храме. Винитару того хватает.
Валамир руку протянул и Марду за шиворот взял. Марда вперед вышла и подала годье дары — пиво и сыр. Вид у нее сразу стал испуганный и дурковатый, хотя на самом деле Марда большая охотница повеселиться, под стать хозяину своему.
Винитар про дары строго сказал, что по закону Бога Единого сейчас нельзя ему такое вкушать. Рассердится Бог Единый.
Дядя Агигульф, чтобы Винитару приятное сделать, сказал, что Бог Единый ничего не узнает. А ежели у него, Агигульфа, спросит Бог Единый — как, мол, поедал Винитар сыры или не поедал — то пусть годья Винитар не сомневается: он, дядя Агигульф, ни словечком о том не обмолвится. Мол, когда Вотан что-то запрещает делать, то они с Валамиром так и поступают. И все всегда обходится.
Годья Винитар спорить не стал; просто сказал — «Нет» и добавил еще, что три седмицы ему осталось такого житья. Я про это знаю, потому что у нас Тарасмунд следит, чтобы все соблюдалось по правилам. Дядя Агигульф иногда нас с Гизульфом подкармливает то мясом, то сыром. Мы хоть и боимся, что отец узнает и Богу Единому расскажет, а все равно берем.
Через три седмицы наступит великий праздник — Пасха. Во время Пасхи воскресает добрый Сын Бога Единого и разрешает нам пировать. А когда праздновать Пасху — то годья знает. Но это всегда бывает незадолго до начала сева.
Я люблю Пасху, потому что мать наша Гизела всегда вкусно готовит для пира. Она говорит, что добрый Сын радуется, когда мы сытно едим.
Во время Пасхи мы выходим из храма и многие ищут, нет ли поблизости Сына. Если он приходит на землю, то мог бы и к нам прийти. Но еще ни разу на моей памяти никто его не находил.
Годья Винитар нам обрадовался, когда мы пришли. Рубаху надел, достал горшок с просяной кашей. И сели мы за стол. Дядя Агигульф с Валамиром сами все пиво выпили за разговором.
Валамир, чтобы годье сделать приятное, велел Марде рубашку винитарову заштопать.
Винитар рубаху снял и Марде отдал. Марда за дело принялась. Валамир ей тоже пива налил, чтобы от обиды не плакала.
Я смотрел на годью Винитара, пока он без рубашки сидел. Хоть и стар годья годами, а все же на диво могуч и ладно сложен. Я думаю, он мне двумя пальцами шею переломить может.
Дядя Агигульф и Валамир решили у годьи все повыспросить про тын и для того издалека речь завели. Поговорили о том, о сем. О севе предстоящем. О том, что из бурга слышно.
Валамир про злокозненность герулов сказал. Мол, усилили злокозненность герулы.
Дядя Агигульф подтвердил. И до него подобное доходило.
Стало быть, продолжал Валамир, искусно разговор к нужному руслу подводя, так ли, иначе ли, а тын возводить придется.
Опять-таки, и гепиды злокозненность усилили, заметил дядя Агигульф.
А Валамир подтвердил. Слышал он, Валамир, что в старом селе, откуда Хродомер с Рагнарисом вышли, тын подправляют.
Марда, хозяину приятное сделать желая, тоже вякнула: мол, слыхала она, Марда… Но Валамир ей молчать велел.
Дядя Агигульф заметил, что старейшины в селе исполнены мудрости. И столь велика мудрость одного и мудрость другого, что не вместиться им в одном селе. Одна мудрость велит ставить тын на холме, где курган Алариха. Другая же мудрость, с первой несовместная, велит в ином месте тын ставить — на хродомеровом подворье.
А вот говорят по селу, подхватил Валамир, что еще большая мудрость в книге у годьи Винитара заключена. (И с тем большой глоток пива отпил — волновался Валамир). Будто толкует та книга о тынах с таким знанием дела и с такой мудростью, что превосходят они знание и мудрость обоих старейшин.
Годья Винитар слушал, кашу просяную ел и помалкивал. Меня он тоже кашей угостил. Я при годье не решался сыра попробовать.
И сказал наконец годья Винитар, что есть в его книге история про тын. И продолжал кашу есть и молчать. А сам слушает: что еще Агигульф с Валамиром скажут?
Дядя Агигульф решился наконец и попросил годью Винитара историю про тын еще раз рассказать.
Годья Винитар охотно историю про Нехемью повел. Только не по книге пел, а на память. Он любит, когда к нему приходят и что-нибудь спрашивают из книги.
Дядя Агигульф и Валамир слушали годью, рот приоткрыв. Так внимательно слушали, что про пиво позабыли. И Марда иголку опустила, руки сложила — слушала. Я глядел на них, как они рядком сидят и с годьи глаз не сводят, и понял вдруг, что имел в виду годья Винитар, когда говорил, будто у Бога Единого не будет ни раба, ни свободного. Ничем сейчас воины Агигульф с Валамиром с замарашкой Мардой не разнились.
А когда годья историю закончил, они словно проснулись ото сна. Поблагодарили. Посидели, пиво допили. Поговорили о разном. Марда штопку закончила. Я вторую миску каши выхлебал.
Дядя Агигульф спросил у годьи, трудно ли в книге разбирать песнь. Годья вздохнул и признался, что науку воинскую куда легче одолеть было.
И опять годья Винитар понял, что дядя Агигульф куда-то клонит. И стал ждать — что еще его спросят?
Тогда Валамир речь завел о том сражении, где наши готы ревом рогов и криками воинскими обрушили вражеский тын. (Об этом рассказе винитаровом тоже все село толковало.) Каков тын тот был? Не был ли хлипким? Как, на его взгляд, достоин ли враг был тогда у готов, либо же труслив и слабосилен?