Выбрать главу

- Заботиться? – переспросил он с неприкрытой ненавистью. - Заботиться о тебе? О человеческой девке? – он спешился, схватил меня за руку и грубо потащил с дороги в лес. - Сейчас я покажу тебе свою заботу.

Я испугалась.

- Отпусти!

- Запомни, - он оттолкнул меня так, что я врезалась в ствол дерева. - Ты ничего не можешь требовать! Единственное, что тебе позволено делать – это выполнять мои повеления! И за неповиновение ты будешь наказана!

Он стянул с меня рюкзак, мои запястья захлестнула веревка, и мгновение спустя я оказалась подвешена за руки на ветке. Происходящее нравилось мне все меньше, но освободиться я не могла.

- Ты что делаешь?! – вместо возмущенного крика из моего горла вырвался какой-то слабый писк.

Уж лучше бы душил, как обычно!

Атирий зашел мне за спину и бестрепетно задрал мою футболку, обнажая спину. Я бы сжалась, но в подвешенном состоянии сделать это оказалось проблематично. Я услышала свист рассекаемого воздуха, и мою кожу обжег болезненный удар.

Меня никогда не пороли. В моем детдоме физические меры наказания не применялись, максимум – шлепок по попе расшалившихся детей. Драться я не умела и не любила, в массовых потасовках не участвовала, и из тех нескольких драк, в которые была втянута за свою жизнь, выходила без особых потерь, так что жизнь не научила меня терпеть побои. Поэтому, ощутив обжигающее прикосновение хлыста к обнаженной коже, я не сдержала крик. Боль не была нестерпимой, просто совершенно неожиданной. И до странности унизительной. Я, взрослый самостоятельный человек, дипломированный специалист, подвергаюсь порке со стороны непонятного существа, возомнившего себя моим хозяином!

Но атирий не ограничился показательной парой ударов. Раз за разом с коротким свистом рассекал воздух безжалостный хлыст, опускаясь на мою беззащитную спину. И с каждым ударом мне становилось только больнее. Я рыдала, просила его остановиться, пыталась извернуться, чтобы избежать ударов. Мне стало казаться, что моя спина превратилась в одну сплошную рану, охваченную огнем, я давилась рыданиями и слезами, и ничего, совершенно ничего не могла сделать, чтобы защититься от сумасшедшего садиста, истязающего меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А затем веревка, больно стягивающая мои запястья, исчезла, и я свалилась на землю. Упала на бок и свернулась калачиком, дрожа от боли и от рыданий. В тот момент мне хотелось умереть. Я мечтала о том, чтобы атирий ушел, унося с собой мою возможность дышать. Мне было так горько, так больно, так гадко, как никогда в моей жизни.

- Вставай, - ненавистный голос сопроводил чувствительный пинок в спину.

В ответ я лишь еще сильнее сжалась, пытаясь пережить волну боли, вызванную этим грубым ударом. Даже возникни у меня желание подчиниться, я была просто не в состоянии этого сделать.

- Вставай! – злобно повторил он, рывком поднимая меня на ноги.

Я вскрикнула от новой вспышки боли, ноги мои подкосились, и я завалилась обратно на землю, не в силах пошевелиться. Меня затрясло еще сильнее.

Со злобным шипением атирий отпустил меня, и словно бы решил уйти. Я затихла, вжимаясь в землю – наконец-то, сейчас все закончится.

И вздрогнула от холодного прикосновения чужих пальцев к основанию шеи. Холод побежал вниз по позвоночнику, растекаясь по истерзанной спине, и от этого холода боль притуплялась. Она не исчезла совсем, но стала лишь слабым эхом самой себя, более чем терпимым. Не веря себе, я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.

Вместе с болью ушло осознание беспомощности, и в груди вспыхнуло новое пламя.

Я возненавидела атирия всей душой.

И поднималась с земли, уже объятая этой ненавистью. Слишком много потрясений обрушилось на меня в этот безумный день, и только что случившееся стало последней каплей. Столь тщательно удерживаемые мной барьеры благоразумия рухнули, сметенные истерикой и гневом.

Как я орала! Я материла атирия по-русски и ругала последними словами его языка, я высказала ему все, что думаю о нем, о его методах и о порядках в его мире, я вопила, размахивала руками и топала ногами, выплескивая накопившиеся страх, растерянность, боль… У меня случилась самая настоящая истерика, и, признаться, я плохо помню, в чем обвиняла и что требовала у атирия.