Я всхлипнула, сама себя ругая за чрезмерную плаксивость. Я всегда отличалась спокойным и уравновешенным характером, истеричность никогда не была мне свойственна, да и слезливостью я не страдала. Меня часто считали безэмоциональной, хотя я полагала это последствием своей амнезии. Ведь, если не можешь плакать из-за гибели семьи, то переживать за мелочи как-то глупо. И я всегда придерживалась такой философии. Но сейчас все вышло из-под контроля. Слишком много боли мне приходится переносить.
- Я предупреждал тебя, чтобы ты не смела ко мне прикасаться, - на меня упала тень атирия.
Я обернулась – Босс уже успел спрятаться под плащ, и теперь возвышался надо мной, как башня. Снова я смотрю на него снизу вверх, только сейчас зрелище не такое привлекательное, как сразу после моего пробуждения. Даже в гневе атирий – красавчик, каких поискать.
Но бесов плащ скрывает всю красоту, и мрачная фигура, закутанная в черное, вызывает только страх.
- Предупреждал, - вздохнула я, отворачиваясь и утирая предательские слезы.
Я приготовилась к новому приступу удушья, понимая, что атирий не спустит мне такого нарушения его приказа. Но моя храбрая римия снова вмешалась, втиснувшись между ним и мной:
- Господин атирий! Вы не помните, но вы были тяжело ранены, потеряли много крови и… и у нас не было другой возможности вас согреть!
- Согреть? – эхом повторил Босс.
В его голосе я услышала неприкрытое изумление и даже растерянность. Что-то небывалое. А я-то полагала, что этому высокомерному гаду чужды обычные человеческие эмоции. Вот только едва ли ему понравилось то, что он услышал. И не стоит ждать благодарности за помощь, наверняка он полагает, что спасать хозяина – прямая обязанность любого спутника. А может, так и есть? Может, кольцо повиновения заставляет спутников бросаться на помощь хозяевам? Вот только в тот момент я даже не вспомнила о своем положении. Но, возможно, так оно и проявляется, это волшебство. Не забыть бы спросить у Тилли.
- Да, господин атирий, - подтвердила римия. - Вы были в опасности, и мы сочли, что это оправдает нарушение вашего приказа.
На последних словах ее голос упал чуть ли не до шепота. Несмотря на собственный страх, она отважно вступалась за меня. Настоящий друг.
- Что ж, - хмуро откликнулся Босс, - в таком случае, ладно.
Я стиснула зубы. Вот так, вместо благодарности – царственно отказался от наказания. И это еще я же и должна его благодарить за подобное великодушие. Сволочь он все-таки.
- Покажи руку, - велел вдруг он.
Я замерла. Да, глупо было бы надеяться, что он не заметит, как я держу руку в воде. Вот только расставаться со столь чудесной анестезией я совершенно не хотела. Но злить арития лишний раз тоже не вариант. Поэтому я без особого желания подчинилась.
Босс схватил меня за запястье, и я не сдержала болезненного стона, свободной рукой вытерев новые слезы, совершенно непрошенные. Бесцеремонно атирий осмотрел мои порезы и глухо осведомился:
- Откуда это?
- Чуть не упала, когда из окна прыгала, вот и попыталась удержаться. А там осколки стекла: мне пришлось разбить окно, некогда было разбираться, как оно открывается, - нехотя объяснила я.
Он провел над моими ранами свободной рукой, и из порезов, блеснув на солнце, вышли несколько небольших осколков. Я вздрогнула – мне даже в голову не приходило, что в ранах застряло стекло, хотя это объясняло, почему так больно. И хорошо, что от холода я мало что чувствую.
По мановению пальцев атирия осколки будто растворились в воздухе, а глубокие мои порезы начали заживать буквально на глазах. Словно в кино. Я наблюдала за этим чудом широко открытыми глазами, и сама себе не верила. И ведь не только порезы заживали – опухоль моментально спала, и боль совершенно прошла. Даже онемение от холода исчезло.
Атирий отпустил мою руку, и я невольно улыбнулась:
- Спасибо!
Но от совершенно искренней моей признательности он отмахнулся:
- Не нужно меня благодарить. Собирайся. Телегу оставим здесь, Юмм – не тягловая лошадь.
Я отвернулась, испытывая совершенно иррациональное чувство обиды. Ни спасибо, ни извините – а ведь я пострадала, спасая этого неблагодарного типа! Конечно, за лечение спасибо ему, но от этого широкого жеста еще обиднее. Разве можно так? Быть таким жестоким и равнодушным – и в то же время проявлять такое участие? Зачем, почему? Что за нелогичность? Или это как-то связано с его непонятным нежеланием видеть меня больной? Как же я устала от такого отношения.