- Что это значит? – не стоило и надеяться, что малышка не проявит своего любопытства.
Пришлось объяснять.
Отвечая Тилли, я косилась на атирия, но в темноте его фигура оставалась совершенно неподвижной. Я сочла, что парень уснул, убаюканный напевами чужого мира, но ошиблась.
- Тилли, - тихо перебил он меня. - Анна устала, ей стоит поберечь голос. Завтра спросишь.
Мои брови поползли вверх, потому что такой заботы я совершенно не ждала – не от атирия точно. И поэтому в немом изумлении я уставилась на него.
- Ой, Анна! Прости! – немедленно раскаялась малышка.
- Все нормально, Тилли, - уверила я ее. - Понравился концерт?
- Очень, – вздохнула она.
- Завтра повторим, - пообещала я. - Если Босс не против.
- Я не против, - донесся его тихий голос.
От него повеяло странной грустью, совершенно ему несвойственной. Словно рядом находился не высокомерный злобный атирий, а смертельно уставший несчастный парень, слишком юный для выпавших на его долю испытаний. Я поежилась от странных своих мыслей. Что я знаю об атирии и его жизни? Придумала сама себе невесть что. Грусть мне почудилась! Этот тип ничего не знает о боли и страданиях. Слишком непрошибаем для этого.
Но вокруг распростерлась тихая ночь, собственное пение настроило меня на лирический лад, а голос атирия вызвал непонятное желание узнать его чуть лучше. И поэтому я спросила:
- Босс. А у тебя есть семья?
Я и сама не понимала, почему вдруг решилась на такой вопрос. И тут же пожалела. Сейчас разозлится, вспыхнет и накинется на меня с кулаками. Или холодно бросит, что не мое это дело. В любом случае, ничего хорошего меня не ждет.
Но Босс в очередной раз меня удивил, тихо ответив:
- Нет. Моя семья погибла во время войны. Тогда многие погибли.
Я совершенно искренне посочувствовала:
- Мне очень жаль.
И поежилась от того, каким холодным стал его взгляд.
- Почему? – нарочито грубым тоном осведомился он. – Ты ведь не знала их. Разве тебе не все равно, что с ними случилось?
Я растерялась от прозвучавшего в его словах обвинения. Нет, конечно, в чем-то атирий прав, но все же…
- Просто я ведь тоже потеряла семью, - я отвернулась. - И могу понять, каково тебе пришлось. Тебе известно, что такое сочувствие?
- Я забыл, что это значит, - неожиданно гневно ответил он, резко поднялся и растворился в темноте.
Я смотрела ему вслед со странным чувством. Таким Босса я еще не видела, а потому совершенно не узнавала. Он и впрямь оказался способен на вполне человеческие чувства. И до сих пор тосковал по потерянной семье, куда сильнее, чем когда-либо доводилось мне, ведь он их помнил. Вот только демонстрировать мне свою слабость он не собирался, потому и разозлился. Мое сочувствие ему совсем не понравилось.
А для меня стала еще чуть яснее причина ненависти атирия к людям. Не просто расовая – люди убили его родных, и прощать это Босс не собирается. А я служу ему постоянным напоминанием о содеянным людьми, и на меня распространяется эта его кровная ненависть. Поэтому не стоит особо рассчитывать, что однажды его отношение ко мне изменится. Конечно, если Босс не признает, наконец, что я не имею к войне никакого отношения. И что нельзя мести всех под одну гребенку. Ведь и люди умирали на той войне. Многие стали ее жертвой, не успев никому причинить вреда. Война – это же как злая беспощадная стихия, она приходит, сметая все на своем пути и оставляя после себя лишь разрушения. И глупо мстить за погибших на войне тем, кто остался в живых. Кто бы ни начал войну, какими бы целями ни руководствовался – пора смириться с тем, что содеянного не исправить, и приложить все усилия к тому, чтобы больше не повторился этот ужас. А потому нельзя копить в сердце ненависть и взаимные претензии.
Вот только как объяснить это Боссу? Да и едва ли он сам этого не понимает. Просто для него ненависть – это слишком естественно, а месть – вполне разумное оправдание собственной жестокости.
У меня никаких шансов пережить знакомство с ним без потерь.
Эта мысль заставила меня сжаться в нервный испуганный комочек. Атирий никогда меня не отпустит, я умру в этом треклятом ошейнике, как только Боссу надоест со мной возиться. Я беззащитна перед ним, я ничего не смогу поделать, если он решит меня уничтожить. Мне нужна свобода, потому что иначе меня ждет смерть.