– Ч...что, простите? – в замешательстве Адам заговорил по-французски, хотя незнакомец обратился к нему на английском.
– Я спросил, – на французском мужчина говорил с едва заметным акцентом, – «Вас совсем нигде не послушали?».
– Н...нет, то есть, да... И... Извините, я не понимаю, о чём Вы.
Он совсем растерялся. В такие минуты Адам проклинал свою нерешительность, но поделать с ней ничего не мог. С другой стороны, в его судорожно гоняющей мысли голове появилось место для образа незнакомца.
Это был высокий мужчина, лет сорока пяти, может, пятидесяти, с невероятно красивыми чертами лица. Он словно украл их у натурщиков картин Леонардо да Винчи или Рафаэля, так сильно они шли его образу. Строгий серый костюм под коротким плащом, изящная трость и цилиндр выдавали в нём настоящего английского аристократа. Но глубинные черные глаза, такие тёмные, что даже белое отражение дня в блике казалось на их фоне преступлением, говорили о далёком и распутном прошлом его не слишком английских предков.
– Думаю, что понимаете, – мужчина снисходительно улыбнулся, и морщинка едва заметно промелькнула на его скуле, – Позвольте представиться, Аарон Вейтс.
– Адам Лоркфорд, – молодой человек первым протянул руку, и мужчина её пожал, – Приятно познакомиться, мистер Вейтс. Но мне, должно быть, более пристойно будет обращаться к Вам по титулу.
– А Вы хотите его знать?
Вопрос был таким прямым, а усмешка на губах мужчины такой вежливой, что Адам снова растерялся. Действительно, а хочет ли он это знать? Стоит только представившемуся Аароном Вейтсом назвать свой титул графа или даже герцога, как Адам тут же стушуется, начнёт юлить и подбирать слова, а именно сейчас, именно с этим человеком так до боли хотелось говорить откровенно. Просто говорить... О чём угодно.
– Нет, мистер Вейтс, – ещё одна победа над собственным страхом, – Вы правы, я не хочу его знать.
И молодой человек покорно склонил голову, словно был в чём-то виноват. На что знакомец только коротко рассмеялся:
– Похвальное признание. Честность истинная – честность с самим собой.
А собеседник не знал, что на это ответить. Пожалуй, стоит согласиться с выражением, но тогда Адам солжет. Господи, да что же с ним сегодня такое?
– Прошу прощения, – молодой человек всё же смог выдавить из себя незаконченную фразу, – Но я до сих пор плохо понимаю сути...
– Не страшно, мистер Лоркфорд, этим страдает большая часть населения.
– Э... Населения?
– Страны, Европы, мира, понимайте, как хотите, так или иначе не ошибётесь. Но право, я вижу, что ввёл Вас в ещё большее замешательство. Позвольте объяснить. Человек на пароходе «Атлантика», идущем в Новый свет, потерявший сон на столько, что в половине шестого утра предпочитает каюте мёрзлую верхнюю палубу, уже кажется несчастным. По телосложению Вы не подходите на роль рабочего, по одежде можно судить о Вашей принадлежности к среднему классу. Вы не преступник, рвущийся в Новый свет, чтобы спастись от наказания, не повеса, которого соблазнила перспектива быстрых романов с новыми красотками... Всё это можно понять по глазам. В Вашем взгляде как минимум Лондонский или Парижский университет. Скорее Парижский, потому что от неожиданности Вы заговорили со мной по-французски. Однако имя у Вас английское, значит, во Франции только учились и жили долгое время. И так, что же заставляет молодого ученого, отгоняя горестные думы, бежать из Европы в Новый свет? Вряд ли это воспоминание о былой любви, а значит чудовищное разочарование. Вы написали прекрасную научную работу, но её не оценили ни во Франции, ни в Англии, ни... Где Вы ещё могли побывать? В Германии, скорее всего. Вот я и решил спросить, неужели нигде к Вам не проявили должного внимания?
– Вы правы... Нигде, – как-то слишком уж покорно отозвался Адам.
Действительно, зачем скрывать? Этот странный мужчина рассказал ему всю его жизнь, и уложился в пару минут. Как просто... Как просто можно рассказать историю чужих поражений, и какой ёмкой и неинтересной она становится в чужих руках. Но на это безразличие не стоит злиться.